Я тебе не ровня
Шрифт:
Любил ее крепко, аж до свечения в глазах. Умирала — просила сына беречь, так что ж теперь? Извергать из рода? Костьми ложиться, парню жизнь ломать? И себе до горки.
— Какая она хучь? — спросил-то так, для виду, а сын удивил.
Глеб-то аж обомлел, когда лик узрел — счастливый, красивый…ежели не сказать благой.
— Золотая, — и лыбится, щенок!
— Так уж и золотая? — Глеб-то с того обомления и сам разулыбался.
— Как есть.
Ну…и давай хохотать обое.
— Ох… Вот уж не чаял, что ты, Андрей, такого любовного пылу. И ведь ходил-то харя муторная, резаная. Думал, что ты улыбаться не умеешь. Вона как скрутило. Где писать-то, дурилка?
Андрей вынул из-за пазухи грамоту церковную и отцу подал. Тот печать-то свою и поставил — придавил воск перстнем именным.
— Спасибо, отец. Век не забуду, — поклонился поясно, а потом обнял пожившего боярина, согрел теплом родным и благодарным.
— Иди, нето. Ведь не усидишь у меня теперь. Вон зенки-то сверкают, не было бы пожару, — Глеб скрыл мягкость свою за шуткой, не показал сыну, как дорого ему ласковое сыновье слово. — В Савиново сам приеду. Покажешь золотую свою… Ить что удумал — золотая. Курям на смех!
Провожал сына сам-один. Боярыня Агафья так и не вышла приветить выблядка. Глеб поглядел на удалого Андрейку, кивнул и махнул рукой крепкой на прощание. А тот гикнул свой десяток и пыль взвихрилась под копытами.
Андрей с десятком своим ехал пограничными землями: дурное место. Князь-сосед посадил в городище сынка своего непутёвого. Так тот окромя грабежей и охоты не признавал иных дел-то. С того малый отряд ехал тихо, поглядывая на дороги, посылая вперед себя дозорного.
Шумской злился на такое медленное топотание — шутка ли, отец грамоту подмахнул! Ить Андрей и не ждал… Уж думал, куда утечь с Аринкой, чтобы семью кормить. Порешил, что к князю Борису, тот Андрея знал и уважал, а стало быть, принял бы в дружину городищенскую. А тут на тебе… Не иначе чудо! С того Шумской торопился к Арише, нес добрую весть и все надеялся, что упрямица его золотая согласится венчаться. До конца уверен не был, с того пугался, и смеялся сам над собой. Ведь врагов оружных не боялся, а тут девчонку-невеличку робел.
Пока думал, да прикидывал, как переломить ее упрямство, добрались до Косого зева. Место аккурат с землями соседнего княжества. Вдалеке вроде как шум? Бой?
— Еська, сгоняй по-тихому, — молвил Андрей ближнику, а ратным иное. — Брони вздевать. Порядком идём. Сторожись!
Обученный десяток вмиг приказ исполнил — в бою-то слухать надо главного, инако голову сложить недолго.
Сокол обернулся быстро:
— Отряд, конный. Чужаки. Стяг не успели поставить*. Секут соседские, Всеволодовские.
Все замолкли, зная, решает Шумской как быть. Вроде надо помочь, а с другой стороны — не пойми за кого ратников под мечи подводить. Тут ить и дозорное войско недалече — их вотчина и работа.
— Кто кого?
— Соседские теснят.
Андрей тронул Буяна коленями.
— Мечи, стрелы. Не отставай! Своих видь! — Ну и пошли на выручку.
Внеслись на поляну уж когда чужаки сдулись. Соседские-то умелые. В лесу воевать — как пряник сожрать. Андрей приметил богато одетого мужа. Мечом махал глупо, словно мух гонял.
Шумской и двинул на помощь. Пнул соседского плечом, добавил в ухо кулачиной и мечами засвистал привычно. Куражу-то особого не было — ни те ляхов ненавистных, ни добычи. Так, пугануть маненько. Ить и не вороги, а так, мелочь озороватая, соседская. Коли не чужаки и не ринулись бы, поди. Уж соседей бы всяко признали.
Богатого мужа посекло слегка. Рукав-то на одежке кровью сочился. Андрей его и прикрыл. Смахнул пол морды с рыжего соседского — не стал бы, но тот в раж вошел, крови снюхал и попёр кабаном. Сам виноват!
Соседи поняли — не сдюжат. Мечи подняли и отошли на десятка два шагов-то.
— Мертвых бери, — Шумской главному. — И передай, еще раз полезете, пощады не будет.
Матерый соседский своим кивнул, те сторожко с коней сошли, своих собирать, да глаза тупить от стыда за такое-то. Смылись по-скорому.
Токмо отвалили, показался дозорный отряд князя Бориса. Воины серьезные, пограничные. Вел Петька Ухов. Поровнялись, поздоровкались. Шумской рассказал, что малёхо они припозднились и он сам соседских пощипал да и спровадил по-добру. Петька кивнул, мол, все урядно. Махнул своим, а напоследок зыркнул на богатого. Не признал, опасным не счёл и увел свой отряд.
Пока балакали, чужаки уж оправились, мертвых своих волдохать начали. К Шумскому-то главный подполз.
— Как звать тебя? — богатый вопрошал уверенно, будто власть на себе нес не один год.
Ни тебе здрасти, ни спасибо.
— А тебе что за дело? Радуйся, что выжил.
Богатый морду морщил, видно рука болела.
— Не больно-то ты приветлив, — и бровь воздел гордо.
— А должон? — После Андреевых слов муж глянул внимательно, но серчать на такой-то отлуп не стал.
— До Богуново далече?
— Не так чтоб.
— Проводи. Внакладе не будешь, — и снова бровь изогнул, вроде как приказ отдавал.
— А тебе что в Богуново? — Андрей спросил и к своим обернулся. — Еська, в дозор. Прямо смотри. Захар — назад.
Муж смотрел на обученных воинов внимательно, подмечая, что и как. От Андрея то не укрылось, но смолчал. За погляд-то злата не берут.
— Я к воеводе Медведеву. Слыхал о таком? Проводи. Отплачу.
— Я не наймит. За деньги не вожу. Надо, и так довезу. Ступай за нами. Лихое задумаешь — не взыщи, порублю.
Богатый кивнул, да так, будто одолжил.
Оставили людей подбирать мертвых, указали куда везть и с половинным чужаковским отрядом двинулись. Опричь Шумского ехал сам богатей и ближник его с непростой мордой — глаз вострый, борода опахалом, плечи широченные.
— Ты как тут оказался? — мужу, видно, худо, но держится.
— Случаем. Бой услышал.
— Стало быть, мне свезло крепко?
— Стало быть.
— Сармат? — Шумской привык к вопросу, обижаться не стал.
— Сармат.