Я тебя не хотела
Шрифт:
И вот тут-то меня чуть и не стошнило. Внутри всё стянуло в тугой узел ненависти и презрения. И страха. Да, и его тоже. В памяти всплыли вчерашнее и сегодняшнее утро. Потоки слёз в душе, пока вода делает их незаметными, смывая в канализацию вместе с пеной. Сколько раз я намылилась сегодня утром? Раз шесть, не меньше, кожа до сих пор горит от жёсткой мочалки. А там я готова мыться кипятком, лишь бы выжечь воспоминания о прикосновениях. Только воспоминания эти не между ног. Они в голове, и оттуда их не вытравить. Тут уж Ротканов прав, чего уж.
Больнее всего то, что я неоднократно представляла,
Тогда в машине Лекс промолчал, но возле самого дома сказал одну вещь.
— Ты не должна винить себя, Ирландо. Короткие юбки и призывные взгляды — это всё отмазки мудаков. Если ты сказала ему «нет», то неважно, как ты его сказала. Это было «нет». И точка. Запомни: в насилии всегда виноват насильник.
Этот странный парень, сотканный из противоречий, для которого и самого чьё-то «нет» — пустой звук, но, как оказалось, только не в этом, именно он и его слова позволили мне не свалиться в самобичевание, не искать причину в себе.
Но как быть со всем этим теперь, когда я буду видеть его каждый день? Снова слышать голос и видеть те самые руки, которые… Это будет невыносимо.
Я молча поднялась и на деревянных ногах направилась к двери, услышав в спину напоминание о близкой дате. Главное, контролировать дыхание, сконцентрироваться на нём хотя бы до лифта, хотя бы до того момента, как я, пусть и ненадолго, останусь одна. Ведь эта роскошь скоро станет мне недоступна.
37
Я глубоко вдохнула и одёрнула платье. Заправила непослушную прядь за ухо.
— Анют, ты где там, доча? Надо уже на стол всё ставить, времени уже сколько!
— Иду, мам! — отвечаю как можно более бодрым голосом.
Родителям незачем знать всего. Они и так были шокированы новостью. Мама расплакалась, а отец тактично уточнил, не залетела ли я. Только дедушка промолчал, да посмотрел внимательно и серьёзно.
Позавчера я собрала себя в кучу, после того, как несколько часов прорыдала. Позвонила знакомым юристам из Москвы, чтобы проконсультироваться. А вчера утром явилась к Ротканову. И поставила свои условия. Если так хочет прикрыть зад, то пусть даёт мне гарантии, пусть сначала подпишет соглашение, в котором обязуется полностью оплатить деду лечение и реабилитацию. Выбора мне всё равно не оставили, так что хотя бы дедушке полноценную жизнь выторгую.
Игорь Евгеньевич сказал, что всё должно быть по традиции, и сегодня меня приедут сватать. Господи, ну что за дикость. Тем более уж в нашей ситуации.
Я ещё раз глубоко вздохнула, расправила несуществующие складки на своём светло-голубом платье и вышла к родителям. Папа что-то обсуждал с дедушкой, которого отпустили домой на несколько дней перед отлётом, мама заканчивала приготовления к встрече гостей. Наверное, если бы всё это происходило как должно было бы, по любви и по согласию, я бы летала от радости. Волновалась, нервничала, но летала. И я понятия не имею, как смогу выдержать весь этот жуткий вечер, этот фарс. Как смогу смотреть на Должанова, его родителей. Как постараться сделать так, чтобы мои родные остались в неведении? О чём вообще мои родители будут разговаривать с Ромиными? Я не капли не стыжусь, что мы из иного сословия, но не хочу, чтобы мама
Ровно в семь в дверь позвонили. Мама, мельком поправив волосы и скинув передник, поспешила к двери, я же застыла у коридора.
— Не дрейфь, дочь, — папа сжал моё плечо. — Все проходили через кошмар знакомства с родителями любимых. Меня отец твоей матери, дед Пётр, как рентгеном просветил, когда я свататься пришёл. И Ромка твой ненаглядный переживёт.
Ненаглядный. Век бы не глядела.
Отец пошёл вперёд, и за ними с мамой я пока не могла разглядеть «дорогих» гостей. Только услышала голос Игоря Евгеньевича, приветствующий маму и отца. Потом увидела светлое пальто матери Романа. А за ними в квартиру вошёл и сам Должанов.
Признаться честно, я ожидала от себя более спокойной реакции. Думала, ну войдёт и войдёт. Проигнорирую, дежурно улыбнусь, а родители спишут всё на то, что волнуется невеста.
Но не вышло. Едва его глаза поймали мой взгляд, внутри всё сжалось, заныло, заклокотало злостью и обидой. Сердце встрепенулось и в секунды разогналось. Лёд сковал пальцы, а во рту стало сухо.
Пока мои родители были заняты радушным гостеприимством, я закрыла глаза и попыталась совладать с собой. Словно через толщу воды услышала приветствие Романа моему отцу. Лицемер. Давай, скажи, как ты разложил его дочку на столе и трахнул.
Меня обдало ароматом брендовых духов, а щеки едва коснулись мягкие губы.
— Анечка, ну здравствуй! — мягкий женский голос окутал, и я открыла глаза.
Рома очень похож на мать, только черты не такие нежные, конечно, и волосы чуть темнее. Хотя, возможно, Татьяна Должанова просто красит свои в более светлый тон. И глаза такие же — чистые, голубые, с виду искренние, но с застывшей льдинкой где-то в глубине.
Эта женщина смотрит на меня так, будто я ей очень дорога, будто выиграла джек-пот в лице её ненаглядного сына, и теперь мне откроется всё счастье мира. Ещё один слой лицемерия. Ведь она всё знает.
Ротканов мне просто кивнул и выразил желание скорее поздороваться с любимым наставником, с которым не виделся уже несколько лет. А я поняла, что мои родители смотрят на меня и Романа. Надо же как-то отреагировать. Но я не могу. Просто сдвинуться с места даже не получается. Да что там, я едва не дёрнулась, когда Должанов сделал шаг ко мне, а потом подошёл совсем близко.
— Привет, — сказал негромко и под внимательными, немного смущёнными взглядами родителей прикоснулся губами к щеке.
Не знаю, услышал ли он, как скрипнули мои зубы, но меня словно обожгло. Не могу! Не принимаю его даже в поле зрения. Начинает тошнить. Перед глазами сразу его искажённое похотью лицо и стеклянная стена между нами, через которую я так и не смогла пробиться со своими просьбами и мольбами остановиться.
— Ну что ж, давайте к столу! — мама широко улыбнулась и взяла под руку будущую сватью.
В гостиной стоял большой накрытый стол. Мама очень постаралась к такому событию. Игорь Евгеньевич водрузил в центр большой каравай, а меня стало воротить от картонности всего этого жалкого действа. И как-то обидно за собственных родителей, что они и не в курсе, что тут разыгрывается жуткий спектакль. Но лучше пусть будут не в курсе.