Я тебя ненавижу
Шрифт:
Минут через двадцать, пришел отец, уже в халате, с мокрыми после душа волосами, когда я допивал кофе, капаясь в ноутбуке.
– Доброе утро, сын. Не ожидал, что ты явишься.
– Рад, что это было не спланировано, моя детская психика такого бы не выдержала.
Отец хмыкнул, наливая себе кофе и усаживаясь за барную стойку напротив меня.
– Ты должен быть уже в Оксфорде, - напомнил мне он.
Зашла одна из юных нимф, должно быть не первый раз гостившая в нашем доме, открыла холодильник и достала оттуда сок. Я повернулся, рассматривая девушку. Никакое стеснение ей не мешало, она была абсолютно обнажена и не имела на теле волос, кроме головы,
– Я приехал просить об отсрочке на восемь месяцев, - оторвавшись от нимфы, вспомнил зачем явился.
– Нравится? – кивнул отец на девушку, а та с интересом рассматривала меня.
– Нет, - честно ответил я. Эмоций больше, чем резиновая кукла эта дева не вызывала, даже несмотря на отсутствие секса.
Отец был удивлен. Впрочем, как и я.
– Чем же вызваны такие перемены?
Я пожал плечами, не собираясь что-либо рассказывать.
– Надеюсь, ты не влюбился в какую-нибудь провинциальную девку или эта та, которую ты сбил?
– Что, если даже это и так? – поднимаю взгляд на отца, и без того зная ответ.
На лице Анатолия Самгина отразилось разочарование, кривя его губы в презрительную гримасу.
– Не совершай тупых ошибок, сын, у тебя должна быть холодная голова.
Ага, как у тебя по отношению к моей непутевой мамаше.
– Поздновато для родительских наставлений, не находишь?
– И чем ты планируешь заниматься эти восемь месяцев, а главное где? – пропуская мимо ушей моё замечание, переходит отец к тому, что его интересует больше всего.
– Буду в России, работать здесь, в Москве, как ты и хотел, - произнес я планируя ездить к Алене при первой возможности, - а потом вернусь в Англию и завершу обучение.
Отец рассматривал меня холодными глазами, не так как смотрят на своего ребенка, а как на выгодное вложение капитала. Знал, что подобный расклад его устроит, чтобы между нами не происходило, в работе он всегда мне доверял и понимал, что диплом для меня лишь формальность для газетных статей о сыне Самгина.
Ему было сложно мной управлять даже с помощью денег, и сейчас я видел в его глазах понимание, что ради этих месяцев, я готов пойти на многое. Механизм в его голове был запущен, и он просчитывал, как это можно обернуть в своих интересах.
Только я чувствовал, что за этот разговор мне еще воздастся и цена будет высока. Ради Алены я заключал сделку с дьяволом, которым являлся мужчина напротив, с моими глазами и фамилией.
Отец давно мечтал окончательно переложить часть своих дел на меня, как открытого бизнеса, так и теневого. И то, что было закрыто от общественности, представляло для него куда больший интерес, да и нелегальные доходы не облагались налогами. Я не всегда играл по-честному, и ангелом совсем я не был, но мне претило то, что я делал ради него, и я сам себя ненавидел за те дела, которые совершал, но на данный момент выбора не имел. Он будет поручать мне разбираться с самой грязной частью работы, считая, что так учит жизни и без этой школы, успехов в России мне не достигнуть. Может оно так и было, не знаю, он еще жил по понятиям тех лет, которые дали ему сегодняшние возможности.
Пока закон работает на тех, у кого больше денег, связей – ничего не изменится, поэтому я не видел своего будущего в этой стране.
Если руки моего отца были по локоть в крови, то мои еще не успели так испачкаться, но я не сомневался, что отцу будет выгодно лишить меня, как он рассуждал, бесполезных попыток заработать иначе, а может быть и для того, чтобы имея на меня компромат и дальше продолжать руководить мной как марионеткой.
Не стал задерживаться дома, да и домом он мне не был. После ухода матери, я жил в европейских интернатах до двенадцати лет, где отец навещал меня время от времени. С двенадцати, когда он должно быть решил, что я из себя уже что-то представляю как личность и со мной можно поговорить, он позволил жить вместе с ним и его меняющимися одна за другой женщинами.
Больше город Н. меня не душил и отвращение к нему, появившееся, как только я сюда приехал, ушло. Мне было все равно где находиться, главное знать, что Алена рядом.
Последнее время я жил только ею. Чувства, которые я испытывал к ней, были для меня открытием. Никогда не думал, что человек, может быть настолько родным и близким. Её запах, звук её голоса, смеха, вкус кожи и губ, все было моим и я жадно поглощал те крохи времени, которые она способна была мне уделить.
Да, меня чертовски пугали эти перемены. Алёна, не прилагая никаких усилий связала меня невидимыми путами, и я не собирался себя из них вызволять, да и не смог бы, как не пытался, а я пробовал, сознавая, что у нее слишком много власти и при желании она способна меня уничтожить.
Мне было совершенно не ясно, как я жил прошедшие годы без этих ощущений. Но, одновременно, с ними пришли и другие, новые для меня эмоции. Страх её потерять, боязнь, что она ко мне не испытывает и малой толики тех безумных эмоций, что рождаются во мне, когда она поблизости. Дичайшая, не свойственная мне ревность, когда я видел взгляды мужчин на неё.
Я знал, что Алёна считает себя обычной, не примечательной особой, но на деле всё было иначе, просто она была настолько поглощена своим миром, что не замечала окружающего.
Несмотря на всю внутреннюю волю, что копилась ней, она казалась мне хрупкой и ранимой. Хотелось закрыть собой от внешнего мира, чтобы никто не мог причинить ей боли. Надеюсь, это еще не грань помешательства, радовало одно - сооружать изолированный звуконепроницаемый подвал порывов пока не возникает.
Я не знал причин, по которым она так фанатично отдается спорту. Иногда мне казалось, что это её способ жить и справляться со своими эмоциями, через боль, пот и кровь сбитых мозолей.
Вопросов о том, сколько продлится это наваждение я себе больше не задавал, при этом испытывая одновременно и наслаждение, и муку. Мозг отказывался работать по годам выстроенным алгоритмам: познакомился, потрахался, забыл.
Ежедневно мне приходили сообщения от девушек, которые хотели залезть ко мне в штаны, а я вел жизнь праведника, потому что не получал от девушки, которую считал своей ничего кроме поцелуев и касаний. Но даже невинные поцелуи с ней были ярче и красочнее, чем, порой секс с другими. Она была невинна и меня будоражило осознание того, что именно я буду её первым, хотя никого этот момент не имел для меня какого-либо значения. Собственно, мысли о том, что я хочу быть последним, меня тоже посещали.