«Я торжественно любезен, и я торгую лампочками!»
Шрифт:
Раздался звук официально одобренного оркестра, игравшего гимн закона «Требований и стандартов», больше напоминавший урчание живота, нежели что-то красивое. Хоуп слышала музыку только в детстве. Когда ей было 7 лет, то на точно таком же собрании вся музыка, что не была внесена в список разрешённой кучкой бездарных злопыхателей, наделённых по вселенской несправедливости властью, попала в список запрещённой. А за нарушение запретов кара была по-прежнему серьёзной.
Под конец какофонии выкатился патриарх со свитой. Хоуп и так было мерзко присутствовать здесь, а тут ещё и разлад с её совершенным оружием,
«Бла-бла-бла, что-то про то, как все трудятся во имя общего блага…». Через пару минут: «Бла-бла-бла, урожай льна то-то и то-то…». Но стройный ряд блаблалогии* нарушили, как грохот ошеломляющего грома, слова патриарха: «…и вследствие этого, государство и честные граждане более не могут тратить ресурсы на сложные по фасону и разрозненные по цветам костюмы и одежду. Теперь всем гражданам надлежит передать текущую и старую одежду для обмена на новую из одобренной простой ткани. Старая же будет подлежать утилизации».
И тут кто-то из его помощников выкатил на сцену два аккуратно закреплённых мешка.
Назвать это одеждой не было никакой возможности: нить толще (иной раз в корабельном деле используется), а сам материал назвать мешковиной — сделать великую честь последнему. Гадкий же голос продолжил своё гнусное вещание: «Честные граждане, можете быть спокойны! Одежда прошла строжайшую стандартизацию и отбор. Материал очень прочный и долговечный, более того, повышает трудоспособность граждан, так как не даёт одежде отставать от тела, образовывать паразитные шансы расслабляться и лениться! В этом я Вас заверяю!»
Одна мысль кричала в тот момент в голове Хоуп громче других: «Так в этой дряни ещё и тесно!!!» Другие же мысли выглядели примерно так: «Честное государство совсем забыло про честь и охренело?!»
Но во всём этом потоке почему-то хватило место и для Алекса — девушка до сих пор не могла прийти в себя от его взгляда.
Приложив все силы, журналистка заставила себя нацарапать пару цитат и самых общих тезисов. Всё лишь в самых общих чертах, что изрекал и продолжал изрекать противный голос патриарха. В конечном итоге всем гражданам надлежало до наступления завтрашнего комендантского часа (то есть до девяти вечера) обменять всю свою одежду. Всё, на что хватило сил в конце, — это натянуть гримасу на лицо, которая только под определённым углом и при наличии хорошего воображения могла сойти за улыбку, кратко попрощаться со всеми и направиться к выходу. Одна мысль подогревала Хоуп, пока та двигалась к кордону, подобно позавчерашней курице, которую достали из холодильника не для того, чтобы выбросить, а по ошибке положили в микроволновку разогреваться. Ещё раз девушка сможет увидеть начальника департамента разрешений и, может быть, обмолвиться парой слов!
Но на контрольном пропускном пункте была плотная очередь, и всех довольно «быстро» выпускали. Патриарх со свитой уже успел удалиться, поэтому в том, чтобы держать строжайшую дисциплину работники департамента разрешений и допусков не видели более нужды. Из-за этого Хоуп не могла не то что осмотреться, зажатая внутри человеческой биомассы, а даже повернуть голову на несколько градусов было невозможно. Добравшись до выхода и дальше к припаркованной машине, она устала плюхнулась на водительское сидение.
Мало того, что этот день — кошмар без конца и возможности проснуться, так и маленькой, но глупой надежде на что-то хорошее под завершение кошмара не удалось сбыться! Домой! Скорее домой! Спать! Проспать этот день и следующий! Проснуться и узнать, что этот ужасный день, что вся эта ужасная жизнь была сном! Длинным, отвратительным и тягучим, как испортившийся кисель, обычным кошмарным сном!
В уголках глаз собирались с силами и после серебрились маленькие слезинки.
========== Глава 3 ==========
Всё было исполнено, как и задумывалось. Оказавшись дома и пропустив вежливые расспросы родных о прошедшем дне и комитете, откинув покрывало, Хоуп сперва погрузилась в сон, а лишь затем тело достигло кровати. Девушке ничего не снилось; лишь смутные образы на долю секунды появились из тьмы, чтобы быть тут же ею поглощёнными. И где-то под конец этой бесформенной чуши раздались слова мамы:
— Хоуппи, вставай. Мы собираемся в окружной департамент по новому распоряжению для получения новой одежды. Вставай, — женщина хоть и понимала, как устала дочь, принялась будить крепко спавшую Хоуп.
— Не одежды, мам. Новых кандалов! Видимо, в старых нам было слишком вольготно! — рассерженно ответила девушка, чуть отошедшая от сна, но не от роя мыслей.
— Доченька, не говори так, хотя бы не говори так громко… Знаешь же, что может произойти? — встревоженно спросила мама, озираясь по сторонам.
— Мам, что они ещё могут у нас забрать? Разве что-то ещё осталось? Посмотри, что у нас осталось от прежней жизни? — Хоуп была на грани срыва.
Мать ничего не ответила, лишь прижала дочь к себе, пригладила волосы и обронила беззвучную слезинку на её висок. Когда-то женщина была известной певицей, и её талантом восхищалось больше людей, чем сейчас служит государству. Была — вот ключевое слово.
— Как соберёшься, сходи в департамент, я тебя очень прошу. Всю остальную одежду, кроме той, что на тебе, мы с твоей сестрой обменяем. Пожалуйста, ради нас, — тихо попросила мама.
Через полчаса или час, когда жесточайшим усилием воли Хоуп заставила себя оторваться от тёплой постели и на скорую руку привести себя в более-менее цивилизованный вид, пройтись по всему списку внешнего вида «добропорядочного гражданина» не было ни сил, ни желания. Девушка вышла из дома и пошла до департамента пешком — благо, находился он в десяти-двенадцати минутах ходьбы. Да и мрачной голове остро нужен был приток свежего воздуха.
Добралась до департамента она к восьми вечера — нужно торопиться, чтобы успеть домой до комендантского часа. Гордо вручив Хоуп её новый мешок, девушку сопроводили в стандартизированную женскую ячейку для смены одежды. Пока Хоуп переодевалась, то сама замечала, как становилась похожей на пыльный мешок с картошкой. Правда, из мешка торчали откуда-то взявшиеся длинные и красивые ноги, а верх мешка венчала милая, красивая головка, притом достаточно успешная для столь юного возраста, с роскошными волосами и удивительными глазами.