Я твой ужас и страх
Шрифт:
— Исчезнуть? Нет, так не годится. Я не исчезну.
— Нет, не исчезай, — то ли констатировала факт, то ли просила Валерия, но сделалась вновь спокойной и внешне равнодушной: — Ты можешь наслать кошмары одному человеку? И насылать их, пока он не взвоет.
Ее тонкие темные брови решительно сдвинулись к переносице, почти мстительно, хотя черный песок практически иссяк. Да черный ли? Какой-то иной ее цвет окутывал, будто сотканный из лунного света и потемок бездны — серый сумрак.
— О! С большой охотой! — воодушевился Король Кошмаров. — Кому? Уж не тому ли хмырю?
— Учитель географии нормальный малый, оставим его в покое, оба, — мягко прекратила нападки Валерия. — Другому хмырю, вот он действительно хмырь, хотя на вид красавчик. Но внутри — гнилушка. Жаль, что у тебя так же…
Король Кошмаров неожиданно словно виновато отвел взгляд, задумчиво протягивая руку, едва заметно перебирая непослушный встрепанный локон Валерии, отзываясь:
— Может, и не так.
— Может… — ответила она, проводя по его руке, но на этот раз призывая отпустить.
Колтуны мыслей их обоих почти осязаемо взмахивали крыльями, но музыка вернулась в их края вечной зимы. Лишь нельзя глядеть внутрь рояля, иначе иссякнут струнные виденья, нельзя слишком скоро вскрывать громкостью звук, нельзя говорить не в свое время верных слов, иначе сделаются неверными.
— Так что там за тип? — буднично с деловой жилкой азарта поинтересовался Бугимен, стряхивая тягучую неловкость.
Валерия довольно кивнула, а ведь Король Кошмаров и не догадывался, что у нее существовал свой план, свое видение равновесия. Однако небольшую и приятную для него просьбу выполнил с огромной охотой.
***
Вскоре он догадался, что его цель — это тот самый подлец из школы, который прилюдно зачитал любовное письмо глупой девочки. Вряд ли Король Кошмаров испытывал хоть каплю сочувствия, однако Валерия добилась своего: незримое наказание обрушилось на «красавчика класса» ордами бесконечных кошмаров. И девушка надеялась, что Джек Фрост или другие Хранители не заметят. Порой и дети заслуживают того, чтобы видеть кошмары, в чем-то они не менее жестоки, чем взрослые, а подростки иногда так и более беспощадны.
«Да, вы храните сон детей. Но разные есть дети. Есть, которые лет в семь-десять травят животных. Бросают с мостов котят, чтобы просто так посмотреть, выплывет или нет. Есть, которые мучают младших сверстников. Они тоже все заслужили добрые сны? Ответишь, Оле Лукойе?» — мысленно обращалась она к Песочнику. Она хранила множество историй, порой и веселых, пустяшных, но в память ей врезались все больше ужасающие.
Еще в первый год работы к ней приходил заплаканный мальчик из младших классов, который рассказывал, как летом на даче местные хулиганы утопили его щенка, бросили в бурную реку и призывали его прыгнуть следом, то ли хотели так испытать, то ли намеревались тоже утопить. А он струсил, испугался нырять в омут, где в водовороте уходил под воду беспомощно скулящий самый верный друг.
Валерию еще долго трясло от того рассказа, она просила самых жестоких наказаний тем, кто посмел такое совершить. Тогда ей плохо удалось успокоить парнишку. Теперь же заплаканная девочка с разбитым сердцем чудилась ей тем самым тонущим щенком, беспомощным безвинно осужденным созданием. Может, она поступила глупо, но, судя по всему, ей не удалось обратить происшествие в шутку. Да и легко ли любовь превратить в розыгрыш?
Валерия все пыталась доказать ей, что не надо отчаиваться, а сама едва не выла от бессилия. И так каждый раз, и так с каждой услышанной историей. Порой она призывала себя сделаться циничным наблюдателем, но все эти рассказы резали свежие раны собственной души. И вот у нее появился реальный шанс хотя бы призрачно восстановить справедливость. Пусть для того она заключила сделку с Королем Кошмаров. Он согласился помочь! Впрочем, он не слишком утруждался.
— О да, давно я так не веселился! — потирал он руки, возвращаясь к ней. Он улыбался, а она поулуулыбалась в ответ. Она научилась жить с вечным чувством тревоги, к тому же ее успокаивало, что она беспричинная, стоило вспомнить самого Короля Кошмаров. И даже теплело на душе. Они вступили в сговор на короткий срок, а дальше… Валерия предчувствовала маячившую темноту, точно обрела дар предвидения. Она клубилась туманом в недалеком будущем. Впрочем, кто его вообще ведает наверняка? Жизнь приносит слишком много странных сплетений, порой не разобрать, чья где нить.
Неожиданностью стало для Валерии заявление матери, которая пришла по обыкновению на излете недели:
— Я все-таки разведусь. Знаешь, на работе… Впрочем, ладно.
— Что «ладно»? У тебя появился поклонник? — заинтересовалась Валерия, накрывая на стол уже сделавшийся привычным чай с острым имбирем. Мать покраснела, словно девчонка:
— Ну да. И еще меня повысили. А твой отец… Он от этого только разозлился. Я всю жизнь прожила с тираном! Все, решено.
— Мама! Это лучшее решение, которое ты могла принять, — дочь с невыразимой любовью обняла мать, и казалось, словно они почти ровесницы, молодые и полные сил. Они еще долго говорили, и казалось, что намерения, наконец, превратились в действия.
Правильно или нет? Пусть судят другие, такая уж жизнь. У Валерии на душе сделалось легко и спокойно, точно разбилась каменная плита гробницы, что закрывала вид на бескрайнее небо, точно птице не только открыли клетку, но и вернули подрезанные крылья.
— Какие у тебя интересные советы, — между тем нарисовался из воздуха Бугимен, вскоре после того, как мать ушла (оказалось, к бабушке на квартиру). Король Кошмаров посмеивался скептически: — А как же семейные ценности и все такое?
— Ты тут что ли за семейные ценности? — отмахнулась Валерия, убирая чашки. Из крана полились сотни капель, которые в общем потоке ничего не успевали охватить полетом совершенной сферы. Они слишком торопились, возможно, спешила с выводами да решениями и ее мать, но все-таки что-то неоспоримо сдвинулось. Если бы только не черный туман, что заслонял взор в будущее.
— Нет, но вроде как «силам добра» положено их защищать, — протянул Король Кошмаров, задумчиво грызя подобранный со стола резаный имбирь.
Он по-прежнему не отпускал Валерию, но она, как обычно, не прогоняла. И так длились и длились ее дни, в которые она уже не помышляла о том, чтобы встать на подоконник, уже не от сковывающего ужаса. Что-то сдвинулось в ее душе, что-то заставило сделаться сильнее и уравновешеннее, будто она только теперь научилась по-настоящему жить.
— Во-первых, я не силы добра, а, во-вторых… — она застыла на миг. — Иногда, чтобы достичь равновесия, необходимо что-то разделить, отпустить, начать с начала. Это как «гордиев узел» — не развязать, приходится рубить. Всем станет лучше. Я уверена.