Я упал под Барнаулом
Шрифт:
— Что-то он сегодня слишком послушный. Не заболел ли? — озабоченно глядя вслед сыну пробормотала Марисабель.
— Это временное явление, — успокоил её ангел.
— И зачем он взял эту книгу? Это же «Наш человек в Гаване», Грэм Грин. Я её сейчас читаю, — продолжала недоумевать Марисабель. — Книжка, конечно, хорошая, но, по-моему, ему ещё рано.
— Сегодня это не Грэм Грин. — Ангел улыбнулся. — Не беспокойтесь.
Матвей тем временем усадил братьев на скамейку, раскрыл книгу и, немного спотыкаясь, но, в целом,
— Ой, — обрадовалась Марисабель. — Спасибо, это моя любимая про муми-троллей!
— И моя тоже. А я ещё 'Волшебную зиму' люблю, — признался Гавриил. — И «Опасное лето». Я вообще всё про муми-троллей люблю… — он помолчал, кашлянул и продолжил. — Но вернёмся же к нашему разговору. Э-э-э… неужели вам не хочется быть благословенной во всех народах на земле?
— Ничуточки, — посуровела Марисабель. — Вообще, что, собственно, происходит?
— Видите ли, мы решились на вторую попытку, — начал Гавриил. — В прошлый раз всё пошло не так и…
— «Не так» — это ещё мягко сказано! — перебила его Марисабель. — Вы уж меня извините, но в прошлый раз у вас чёрте что получилось!
Гавриил болезненно поморщился:
— Прошу вас, не упоминайте всуе… э-э-э… другое ведомство.
— Ну, хорошо, безобразие у вас вышло в прошлый раз. Суть от этого не меняется. Какая-то совершенно дикая история! — продолжала возмущаться Марисабель. — Какие-то терновые венцы, кресты, бичевания… Это же сплошные ужасы!
— Вот поэтому мы решили всё исправить. В этот раз будет по-другому. Мир изменился к лучшему. Мы тщательно подготовились. Учтены все ошибки.
— И вы выбрали меня? Что за странная фантазия? А ничего, что для девы у меня слишком много недостатков, например, четверо детей?
— В конце концов, общественные нормы морали заметно смягчились, было решено считать этот вопрос второстепенным.
— Спасибо, конечно, но всё-таки — почему я?
— Мы и сами того не ведаем! — с волнением воскликнул Гавриил. — Но все приметы, все тайные знаки указали на вас — звезда воссияет над Вашим домом! Мы перепроверяли, мы консультировались! — Ангел развёл руками, демонстрируя полнейшее недоумение. Понизив голос, он признался: — Мы даже гуглили!
— Пхе-е-е! — раздалось с верхушки забора. Уши Гавриила порозовели.
— Они гуглили… — задумчиво сказала Марисабель самой себе. — О темпора, о морес… Знаете что, Гаврюша, мне скоро детей кормить, пойдёмте в дом, там и поговорим. — Она заглянула в таз и вздохнула. Красивая мыльная пена исчезла, бриллиантики полопались, осталась только мутная сизая водица. — Ну вот, бельё недостирано, и вода уже остыла.
— Это ничего, это я сейчас, — торопливо сказал Гавриил. Он окунул конец пальмовой ветви, которую всё ещё держал в руке, в таз и подержал его
Вода в тазу стала кристально голубой, простыни — белоснежными.
— Ничего себе! — тонкие брови Марисабель высоко взлетели. — Вы всемогущи?
Гавриил порозовел ещё больше.
— У меня многое не получается. Я, видите ли, недавно в ангелах. Никакого опыта. Честно говоря, я даже не понимаю, почему для этой почётной миссии не выбрали кого-то более сведущего. Разве что имена совпадают.
— А я думала, вы тот самый… ну, который тогда…
— Нет, я не тогда. То есть тогда — не я… — Гавриил запутался и замолчал.
Марисабель решила сменить тему.
— Давайте об этом позже, после обеда, а пока развесим бельё, чего ему в тазу прохлаждаться?
Вдвоём, в четыре руки, они быстро украсили верёвки между сараем и домом отлично выстиранным бельём. Простыни тут же надулись от гордости и стали похожи на паруса, наполненные ветром странствий и перемен. Марисабель поднесла край полотна к лицу, закрыла глаза — пахло кедром и ладаном.
Закончив, Марисабель и ангел пошли в дом. На крыльце они, не сговариваясь, оглянулись.
В бузине, где-то среди пышных желтовато-белых соцветий, неутомимо щебетал певчий воробушек — славка.
— «А знаешь», — с выражением читал Матвей, — «если подняться в воздух на много-много сот километров, небо там уже не голубое. Там, вверху, оно совсем черное, даже днем».
— Это правда, — сказал вдруг Гавриил. Марисабель посмотрела ему в лицо — оно было печальным. Фарфор потемнел, золото потускнело.
Собаки тихо сидели у ног детей и, склонив головы набок, тоже слушали Матвея.
2
В доме было светло, прохладно и, несмотря на некоторый беспорядок, неожиданно уютно. Дощатые стены и потолок были белёными, распахнутые окна прикрывали подвязанные лентами ситцевые занавески в клетку, на громоздком исцарапанном ореховом комоде стояло жестяное ведёрко с полевыми цветами. Архаичный буфет был выкрашен в зеленовато-бирюзовый, филёнки молочного цвета были искусно расписаны букетиками лаванды и веточками люцерны. Над большим обеденным столом висела круглая кованая люстра сказочной красоты — плети чёрных роз обвивали тележное колесо. Гавриил засмотрелся на неё.
— Это Матюшин отец делал, — пояснила Марисабель. — Он был очень хорошим кузнецом. На рождение сына выковал мне целый букет. Но однажды ему за шиворот попал горящий уголёк, он пытался его вытряхнуть, выбежал из кузни и больше его никто не видел…
Гавриил сочувственно помолчал и сказал:
— У вас очень мило. Немного напоминает Прованс.
— Вы заметили? — обрадовалась Марисабель. — Так и было задумано. Для обшарпанного, но с традициями дома нет ничего лучше, чем провансальский стиль, — засмеялась она. — А бабушкин буфет я сама расписывала.