Я вчера видел раков
Шрифт:
Я уже тогда знал, что, если мы изменим положение в своей стране, оно изменит положение во всем мире.
Сегодня мы живем в согласии со своим правительством, мы боимся за него, мы бережем его.
Я специально выступал перед охраной Кремля, веселил и развлекал их, чтоб они лучше работали.
Людей, умеющих решать, мало, умных среди них еще меньше. Много решительных дураков. А когда человек безапелляционно говорит, тебя так и тянет выполнить; уже когда бежишь обратно, громыхая ведром, думаешь: зачем поливать, когда идет дождь?
У меня такой был начальник, когда я в порту работал, Хаджибаронов его фамилия. Он ночью звонит, в шторм:
– Кто дежурный?
– Жванецкий.
– У вас же портальные краны заливает, немедленно принять меры.
Я засуетился, натягиваю плащ, а старый механик:
– Ты куда?
– Да вот краны заливает, начальник звонил…
– И что, ты идешь задом волны отбивать?
Когда решительно прикажут, очень сложно успеть оценить приказ, прежде чем сорваться и побежать…
Если сейчас пойти утверждать этот текст, десятки людей с радостью возьмутся утверждать и не утвердят. Надо брать игру на себя и, проиграв, объяснить, что это выигрыш, что так и надо было, что это было задумано, что будет несмешно, и половина не включит, догадываясь, а половина, не догадываясь, выключит…
И пора нам с юмором в Европу. Мы дали им природный газ. Надо веселящий, и все они пусть заливаются от хохота на своих кузнях, у своей плиты. Тут мы и появимся со своим юмором.
Обожаю выходить на аудиторию, которая уже хохочет.
Все гады – с моторами, и лишь орлы рассчитывают только на себя. Выглядят они, конечно, угрожающе, но прилетают поздно, когда все уже расхватали, и, сидя на утесе, долго рассказывают разным пресмыкающимся о своей неприспособленности и убеждениях. А те уже и не слушают – у самих ничего нет, так еще слушать, почему у него ничего нет – глупо. Все возле машин, пикников и сыты кое-как. А тот, у кого ничего нет, всегда называет это убеждениями.
Чем отличается художник от нехудожника?
Этому не плати – он будет писать.
Тому плати – не будет.
Вы знаете, что я заметил: только пройди в мини-юбке с длинными волосами, и сразу начинают знакомиться, годами ходи в шинели с бородой – никого.
Когда уходите вы – звоните, пишите, встречайте. Когда уходят от вас – признайте свое поражение, исчезните! Ничто вам не поможет. Я люблю вас, от которых ушли.
Ваши почерневшие лица, боль, которую вы носите всюду. Ваше смешное открытие, что любовь помещается не в голове, а чуть выше сердца – там болит и болит.
Что ж там такое, чуть выше сердца? Что там болит? Душа? Уходят оттуда?
Я люблю ваши смешные одинаковые разговоры. Ваш растерянный вид, ваш воспаленный взгляд. Конечно, время лечит, но, когда вы вылечитесь, оно уйдет от вас тоже.
И вдруг совершенно неожиданно в Одессе, среди дождя и грязи, среди незнакомых свирепых людей, среди отсутствия денег и большого количества долгов, оказался я с хорошим настроением и приятными воспоминаниями.
Как дружелюбен стол, как безопасен чистый лист бумаги.
Кресло зовет и подкладывает локти.
Приходи.
Так вот. Приду, конечно, сяду, но ни одного слова на бумагу.
В конце концов, стол создан для выпивки, а не истязаний.
Стол – это место, а не путь.
Как безопасен чистый лист бумаги.
Вначале я хорош. Чуть выпью – очень хорош.
Еще выпью – появляется легкий износ души.
Еще чуть-чуть – износ души обнажается.
Еще – он выпирает.
Еще выпью – появляется дурной характер.
Еще – появляются дурные наклонности.
Поздно ночью – пороки.
К рассвету – извращения.
Утром – тяжелый сон.
Днем – молчаливая голова.
Вечером – снова хорош.
Чуть выпью – очень хорош.
Прэсса дает!
Собраться так же они там могут, но испытывать при этом счастье – никогда.
Смотреть вместе кино они тоже могут, но так ликовать, так расстраиваться?
Почему наша жизнь полней и убедительней?! Почему нас обуревают такие страсти?! Почему наша жизнь счастливее, ярче?! Во всем. В каждой мелочи. Именно мелочи делают нашу жизнь такой привлекательной, и радость мы испытываем гораздо чаще.
Разве они могут всей страной прочесть одну книгу и узнать о себе потрясающие новости? Разве они когда-нибудь поймут, что значит узнавать исторические, генетические, сельскохозяйственные подробности из художественной литературы?
Разве они почувствуют такую отдачу от писательского труда? Ведь писатели у нас дают путевку в жизнь офтальмологам и конструкторам.
В художественных журналах инженеры, техники, юристы ищут и находят ответы на профессиональные вопросы. С какой жадностью население читает! Где еще столько читают в любом транспорте и вздрагивают от сладкого мщения или открытия? А как мы расстраиваемся от газетного холодка? Где, в какой стране народ так расстраивается от тона газет? Кажется, скисли, кажется, им заткнули рот?..
Вдруг ликующий крик: «Читали?! В этой маленькой… под дых характеристикам… А-а-а! Звезданули Главное юридическое управление Министерства иностранных дел СССР. А-а-а!» – «Где?..» – «Вот! Вот и вот».
Народ уткнулся… Все проехали свою остановку… Все содрогнулись от смелости малышки. Как стреляет? «Читали?.. Удар по армии?» – «Сельская жизнь» за семнадцатое». – «А-а-а!..» Все снова проехали остановку. О-о-о! Елки-палки! Прэсса дает! Звездает по площадям.
Три дня тишины… «Известиям» заткнули рот… «Московские новости» громят только по-английски, по-русски лижут зад администрации, «Литературка» укусила сама себя и отравилась… О-о-о! А-а-а!.. В криках народ снова проехал свою остановку.