Я - ведьма!
Шрифт:
Нервничая и мучительно комплексуя, я зашла в магазин «Меха Украины».
— Что у вас в сумке? — сурово поинтересовалась продавщица, мигом приценившись к моим сапогам и плащу, купленным на Троещинском рынке.
— Деньги, — как можно небрежнее ответила я, дернув замок.
Двадцать тысяч отраженных долларов лежали вперемешку с другим дамским барахлом. Продавщица удивленно клацнула тяжелыми от обилия туши ресницами и тут же меня зауважала.
Выбрав себе нежную, удивительно легкую, почти невесомую шубку из белой норки, я зашла в примерочную кабину. Одновременно со мной туда зашла Лера. И сразу стало легко, уютно, весело. Мы накинули на плечи ласковые шкурки и довольно обозрели друг друга.
Шубка шла нам удивительно. Каждая из нас влюбленно созерцала другую — хрупкую красавицу в снежном мехе, обворожительную, как зимний ангел.
Лера в зеркале умиленно улыбнулась, сняла шубу и протянула ее мне сквозь стекло. Быстро свернув шубку-отражение в тугой валик, я засунула ее в сумку, закамуфлировав сверху другими вещами. Затем горделиво вышла из кабинки. Продавщица подобострастно растянула губы, принимая у меня мех.
— Что, не понравилась?
— Вообще-то очень мило, — высокомерно процедила я. — Но не подошла по размеру.
А дальше пошло-поехало!
Я, всегда сиротливо обходившая стороной сверкающие богатые магазины, жалобно отворачивающая взгляд от соблазняющих витрин, пустилась во все тяжкие шопинг-мании.
Всюду, где были примерочные с зеркалами, мир принадлежал мне. За месяц у меня появилось пять новых шуб: норковая белая, песцовая голубая, рыжая рысья, пятнистая ягуаровая и чернобурка. Четыре дубленки. Три пальто. Пять плащей. Дом пенился от вороха устрашающе дорогого белья, трепетных шелковых блузок, веселых платьев, изысканных костюмов, расшитых бисером и кружевами сверкающих золотыми блестками маечек и топиков, «лодочек», босоножек, шлепанцев, сапог из замши, из белой, черной и крокодиловой кожи, из облегающей ногу «чулочной» ткани. Крохотные ридикюльчики, элегантные сумочки, кошельки, перчатки…
— Можно я возьму это в примерочную, нужно посмотреть, как все смотрится в комплекте?
— Да, конечно…
Конечно, был один печальный минус. Принеся обновки домой, рассмотреть в них себя, такую красивую, роскошную, соблазнительную, можно было лишь отчаянно вертя шеей и притом весьма фрагментарно. Что человек способен увидеть без зеркала? Руки, ноги, грудь в проекции сверху…
— Какая ты иногда смешная, — удивилась Лера, услышав о моей проблеме. — Сейчас я примерю все это, и ты посмотришь на себя со стороны во всех ракурсах, даже в тех, которые ты никогда не углядела бы в своем трюмо.
Двадцать тысяч отраженных Танькиных долларов я поменяла в банке на гривны. Сто десять тысяч гривен превратились в двести двадцать благодаря двум Лериным прыжкам — в зеркало и обратно. Гривны были обменены на сорок тысяч долларов и благополучно удвоены. Дальше, боясь иметь дело с такими крупными суммами, я мухлевала туда-сюда по мелочам до тех пор, пока полученная мной цифра отраженных денег не стала слишком головокружительной для того, чтобы произносить ее вслух.
Мы купили машину — двухместный «мерседес-купе». (Хотя Лера, смеясь, предлагала мне выехать на нем прямо из витрины, в которой отражался кабриолет). Продали мою старую квартиру и, умножив деньги от продажи на два, переехали в новую, трехкомнатную, с евроремонтом и видом на Днепр. Она стоила не так уж дорого, поскольку располагалась далеко от центра, но это нас волновало мало — центр нашей жизни находился там, где были мы.
Свой новый телефон я не дала никому.
— Послушай, а что там, за зеркалом?
— Ты же видишь — отражение комнаты.
— А что за дверью?
— Открой ее и увидишь коридор.
— А куда он ведет?
— Сама знаешь — в спальню и кухню.
— Это здесь, а там, в Зазеркалье?
— Зачем тебе это знать?
— Ты — я. Значит, тот мир мой.
— Нет, он не твой, — поджала губы Лера.
— Ну скажи, куда ведет коридор?
— В смерть.
— В смерть? — недоверчиво переспросила я.
— Давай не будем говорить об этом…
Но я постоянно возвращалась к закрытой теме. Как и до рождения Леры, меня упрямо тянуло к зеркалу. Интриговали привычные, понятные и такие недостижимые для меня вещи за стеклом: двуспальная кровать с двумя тумбочками по бокам, люстра, кактус на подоконнике… Хотя, пожалуй, недостижимыми были не сами вещи: не знаю, как кровать, а тумбочку и кактус Лера могла бы достать мне оттуда, стоило лишь попросить. Но, несмотря на то что уже четыре месяца я жила с собственным отражением, Зазеркалье так и осталось загадкой. И я стояла, уткнувшись носом в стекло, вглядываясь в такой очевидный и загадочный, близкий и непознанный, закрытый для меня Лерин мир, в то время как Лера наслаждалась миром моим.
Она радостно гремела кастрюлями на кухне, опробовала новые рецепты, обставляла квартиру и обряжала елку к Новому году, читала книги и запоем смотрела телевизор.
— В твоей гостиной не было зеркала, и я раньше никогда не видела кино, — извинялась она, прежде чем погрузиться с головой в тот или иной фильм.
По телику чередой шли старые новогодние киношки: «С легким паром!», «Карнавальная ночь», «Двенадцать месяцев» и «Чародеи», песни из которых неожиданно растрогали Леру до слез, как трогают иных — нормальных любовников — слезливые хиты о любви.
Тишина звенящая В рамке темноты. Кто здесь настоящая? Может, это ты? За лесами, реками, Может, есть земля, Где ты смотришь в зеркало, Чтоб возникла я, —пела героиня своему отражению в зеркале. И, желая сделать Лере приятное, я купила ей видеокассету, чтобы она могла слушать песню «про нас» вновь и вновь.
— А когда ты жила там, как ты знала, что я сейчас подойду к зеркалу?
— Так же, как и ты, — просто подходила и видела тебя…
Но теперь Лера дулась каждый раз, когда я бессознательно заглядывалась в зеркала. Где бы она ни находилась, чем бы ни занималась в эту минуту, ей приходилось бросать убегающее молоко на плите, недомытый пол, недовешенную штору и нырять в Зазеркалье, чтобы отразить мое лицо. Инстинкт отражения был сильнее ее воли. Она не могла остаться дома, когда я отправлялась в город, вынужденная путешествовать со мной по всем зеркальным поверхностям улиц и машин, магазинов и кафе. Не могла ни проснуться, ни заснуть раньше меня и, если я маялась бессонницей до утра, мучилась, бодрствуя вместе со мной.