Я вернусь через тысячу лет.
Шрифт:
– Ты что же, предлагаешь развернуться и обследовать ее? – спрашивает Марат. – Ты понимаешь, что это означает?
– Я еще ничего не предлагаю. – Энн отрицательно качает головой. – Я просто думаю.
– А если на самом деле эта жизнь рядом? – спрашивает Бирута. – И мы уже никогда не сможем вернуться к ней... Разве потом простишь себе?
– А если мы загубим корабль? – почти кричит Марат. – Это мы себе простим? Ты представляешь, что означает торможение, новый разгон и годичное путешествие к этой системе?
– Мара-ат! – протяжно говорит Ольга. –
У нее пылают щеки. И уши. Наверно, ей стыдно за Марата.
– Если мы пройдем мимо цивилизации – мы потеряем больше, – негромко, четко произносит Бруно. – Мы потеряем совесть!
– Тебе лишь бы рисковать! – бросает ему Марат. – Я против полета к маяку!
– Подождите ссориться, ребята! – кричу я. – Давайте снова прогоним текст!
Бирута стоит возле красного щита. Рядом с ним анализатор. Она нажимает клавишу повтора, и по узкому экрану снова ползут знакомые уже слова.
–...Я стою на пятом шаре красной жизни восемьсот сорок девять, – громко читаю я и прошу: – Останови, Рута! Слова застывают на экране.
– Что, по-вашему, означает эта цифра, ребята? Восемьсот сорок девять...
– Только номер звезды, – говорит Майкл. – Планеты с таким номером быть не может.
– А ведь верно! – подхватывает Изольда. – Где может быть столько планет?
– А почему не может? – все так же тихо, тем же почти детским голоском упрямо спрашивает Энн. – Только потому, что мы не встречали?
– Сдаюсь, ребята! – Бруно громко вздыхает и растерянно улыбается. – Если бы было столько планет, мы летели бы сейчас между их орбитами. Но этой звезде не удержать столько – кишка тонка.
– Рута! – прошу я. – Прогони начало еще раз! Бирута снова нажимает клавиши, и я громко читаю первые же слова сообщения:
– Через полкруга ко мне придут ваши вопросы... Слова застывают на экране. Энн закусывает губу.
– Кажется, и я сдаюсь, ребята! – виновато говорит она. – Полкруга равны нашему году. Ведь до звезды световой год?
– Да, – подтверждает Майкл.
– Значит, это орбита планеты, а не спутника. У спутников орбиты меньше.
– Кажется, снова можно идти в кают-компанию, – улыбаясь, произносит Майкл. – Там еще кое-что осталось... А записи мы доверим Сандро. Тем более, что он во всем и виноват.
Ребята шумно вываливаются в коридор. Марат выходит последним, низко опустив взлохмаченную черноволосую голову. Я опять остаюсь один на один с Бесконечностью.
6. Марат
— Сандро...
Тихий, какой-то неожиданно робкий голос Марата в динамике.
– Что, Марат?
– Мы готовы, Сандро. Можно сейчас сделать все по инструкции. Дать сон, потом холод...
– Ты так говоришь, словно можешь предложить что-то другое.
– Я хочу попросить, Сандро. Мы хотим попросить... Еще сутки. Понимаешь?
Мы переглядываемся с Бирутой. Мы хорошо знаем, что это не положено. И он знает. Конечно, это не опасно. Никому ничем не грозит.
Просто эти сутки отнимут у них с Ольгой неделю жизни на Рите. Как минимум.
Но ведь это их жизнь! Неужели они не вправе распорядиться чем-то в своей жизни?
– Что же ты молчишь, Сандро? Ты – против?
– Нет.
– Думаешь о запасах? Мы можем не есть эти сутки.
– Какая чепуха! Есть аварийные!
– Так то аварийные! А у нас каприз. Собственно, вообще-то не каприз. Когда-нибудь ты поймешь. Это долго объяснять.
– И не нужно! Я все понял. Валяйте!
– Спасибо, дружище! Счастливого тебе дежурства! Прощаться будем завтра в это же время.
В динамике щелкнуло. Марат выключил свой микрофон. Тогда я тоже выключил свой. Чтобы можно было разговаривать с Бирутой.
Она долго сидела молча, и я видел, как пылают ее щеки. Потом она тихо сказала:
– Мы так не будем, Сашка! Ладно? Мы ничего не будем просить! Я понимаю их. Но мы не будем?
– Конечно, нет!
Я еще подумал, что, если бы мы вдруг и решились, – нам пришлось бы просить у Женьки Верхова. Меня передернуло от этой мысли.
Бирута вздохнула.
– Все-таки ужасно, когда сдают нервы...
А Бруно Монтелло, принимая от нас дежурство, отнесся к этому совершенно иначе.
Едва взглянув на приборы, он сразу все сообразил.
– Амировы не спят? – спросил он.
– Нет.
– Это, конечно, их просьба?
– Да.
– Я ждал чего-нибудь в этом роде.
– Почему?
– Потому что они искреннее нас! И счастливее! Они молодцы!
– Объясни, пожалуйста! – попросила Бирута, и мне послышалась в ее голосе плохо скрытая растерянность.
– Как тебе сказать, Рута... – Бруно наморщил лоб, а потом улыбнулся своей обычной лучезарной южной улыбкой. Однако большие карие глаза его при этом остались грустными. У него всегда были грустные глаза – даже когда он хохотал. – Мне кажется, – пояснил Бруно, – мы все слишком правильные. Чересчур. Мы все делаем как надо. Это понятно – отбирали прежде всего таких. А Марат иногда позволяет себе делать как хочется. Поэтому он и попал в дублеры. Но ведь одно из непременных условий счастья – быть самим собой. Вот ему захотелось – и он попросил. А нам захочется – и мы не попросим. Или вчера, когда мы спорили об этом радиомаяке... Никому ведь из нас не хотелось ломать курс, обследовать эту звезду. Мы на самом деле не пилоты и можем погубить корабль. Мы даже морально не готовы к таким исследованиям. Но все мы говорили правильные вещи, а не то, что чувствовали. Марат же был честнее нас.
– А ты помнишь, что говорил ты?
– Конечно! Так сказать, чувство долга. Но не желание сердца. Мы все еще слишком земные. На Рите с нас это послетает. А Марату там будет легче, чем нам. Он естественнее. И понадобится – он скорее сможет найти общий язык с туземцами.
– А ты, видно, твердо уверен, что мы на Рите станем другими, – заметил я. – Ты и в “Малахите” это говорил...
– Это неизбежно, Сандро! Ведь там наверняка многого будет не хватать. Согласен?
– Разумеется! Особенно на первых порах.