Я вернусь через тысячу лет

Давыдов Исай

Немного позже я встретил взгляд Женьки. В этом взгляде было столько боли, что я поразился.

Впрочем, и Женька удивленно глядел на меня. Ведь на этом вечере я ни разу не подошел к Тане. Впервые. Наверно, Женька тоже прочитал что-то неожиданное в моем взгляде.

Но, в общем-то, ему было не до меня. Он все-таки торчал возле Ленки. А я был один. И мог наблюдать.

Главное я понял на том вечере правильно: Женька решился. Хотя, наверно, и не так легко, как показалось мне поначалу.

Тогда, на выпускном вечере, Женькина решимость мне даже понравилась. А сейчас она почему-то кажется жестокостью.

Конечно,

Лена была не ангелом. Но кто из нас ангел? А Женьку она любила. По-настоящему. И на все шла ради него. Когда он сломал ногу на трамплине, еще в девятом классе, она сидела у него целыми днями. И даже перестала ходить в театральную студию. И сорвала там какой-то отчетный спектакль, потому что у нее была главная роль. Она знала, что за это ее отчислят. Ибо актер всегда должен быть актером. Горе не горе, а играй! Лена не стала. И пожертвовала ради Женьки студией. А может, и не только студией?

Видно, Женька был для нее дороже всего.

А она для него? Ведь и он ее любил! Иначе откуда бы взялась та дикая боль в его взгляде?

Я уже десять лет знаю Женьку Верхова. Но так и не понял еще, что же для него дороже всего на свете.

Наверно, если бы я поступил с Таней так, как Женька с Леной, – потом всю жизнь чувствовал бы себя предателем.

Но я просто не смог бы принести Таню в жертву “Малахиту”.

А от Али потребовалась такая жертва?

– Скажи, Али, – тихо спрашиваю я, – у тебя дома, в Сирии, была девушка?

– Конечно! – отвечает Али. – Как же иначе? Я не могу долго без девушки. Жизнь пуста, скучна, когда рядом нет девушки! Только она делает жизнь полной, красивой! Если бы не было женщин – нам не нужна была бы ни планета Рита, ни спутники Юпитера... А искусство?.. Все искусство на Земле создано ради любви, ради женщин! Если бы у меня не было девушки – я не мог бы работать! Ты видел хоть одного художника, скульптора, писателя, который мог бы творить без любви? Я – не видал! И считаю – без любви нет искусства!

– Ты, оказывается, поэт, Али! То, что ты сейчас сказал, – это стихи.

– Может быть. Не знаю. Я сказал, что думал.

– А твоя девушка не захотела в “Малахит”, Али? Или ее не взяли?

Он мрачнеет и долго молчит. Я уже жалею, что спросил его. И хочу сказать ему насчет куртки – чтобы убавил температуру.

Но Али отвечает:

– Я ошибся в ней, Сандро! Я считал, у нее не только прекрасное лицо и прекрасное тело. Я считал, что у нее прекрасная душа. Что у нее есть полет фантазии, широта мысли... Она обо всем умеет говорить. Лучше меня! Она очень красиво обо всем говорит. Но записываться она не хотела. Она боится холода, боится космоса, дикарей боится – всего боится! “Я не мужчина, – говорит. – Я женщина. Я хочу жить в безопасности и играть с детьми”. Я ей тогда ничего не сказал. Но все равно я сбежал бы от нее! Я считаю – не обязательно лететь. Но обязательно знать, что твоя любимая полетит с тобой хоть на Риту, хоть в Андромеду, хоть еще дальше! А если уже знаешь, что не полетит, – какая любовь?

Он умолкает на минуту, потом добавляет:

– Но я ни о чем не жалею, Сандро! Зачем тосковать об ушедшей любви? Придет новая! И будет не хуже. Новая любовь – всегда лучше прежней.

Легко ему жить, если он так думает!

А я вот, чудак, тоскую... Или я как-то не так устроен? Не зря же Лина называла меня “минористой личностью”! Ей было ничуть не лучше, чем мне. А смеялась она в десять раз больше...

Али резко поднимается с поваленной сосны и произносит:

– Пойдем березу валить. А то не успеем.

Я тоже поднимаюсь, кладу руку ему на плечо. Хочется сказать что-то очень ласковое, очень дружеское. Но говорю совсем другое:

– Куртку отрегулируй, Али. Она у тебя слишком сильно греет. Поэтому быстро устаешь.

– Холодно будет! – возражает Али.

– Когда хорошо работаешь – не бывает холодно.

Мои последние слова заглушает визг электроклина. И сейчас же раздается оглушительный треск падающего дерева. Это Женька Верхов свалил березу.

А мы свою еще и не выбрали...

5. Бирута

За волнойНалетаетВолна.Нет ни берегаЗдесьИ ни дна.Ты, наверно,СидишьУ окна.Ты грустишь,Ты пока чтоОдна.

Музыка льется в зал сверху, из-под потолка, вместе со светом. Мы танцуем модный плавный танец “кондо”. Мы танцуем его с Бирутой, прижавшись друг к другу. Мои руки лежат на ее плечах, а ее руки на моих. Плечи у нее мягкие и какие-то очень робкие. А руки – нежные, с длинными тонкими пальцами. Я даже не знаю, как можно такими пальцами валить деревья. А ведь Бируте, как и всем в “Малахите”, приходится учиться этому.

Мы с Бирутой смотрим друг другу в глаза и улыбаемся, и мне хорошо и отчего-то тревожно, и кажется, будто никого больше рядом нет, будто мы вдвоем в этом зале, и хочется, чтобы плавный “кондо” никогда не кончался.

Мы купалисьС тобоюВ Оке.Я держалТвое сердцеВ руке. А теперьОт тебяВдалекеЯ лечу,ЗадыхаясьВ тоске.Я лечу – Только ночь в глаза.Я лечу – И вернуться нельзя.Улетаю -И тает след.И лететь ещеСотни лет.

Мы впервые танцуем с Бирутой. До сих пор мы только вместе работали, вместе учились управлять лесодорожной и горнодорожной машинами. Да еще на лыжах вместе бегали, и я учил Бируту съезжать с гор. Она пока что неважно ходит на лыжах. У них, в Прибалтике, дождливые зимы и трудно научиться. Не то что у нас, на Урале, где зима как зима.

А сегодня, на вечере, Бирута сама пригласила меня на первый танец.

И мне радостно, оттого что она сделала это сама. И тревожно, потому что боюсь какой-нибудь нечаянной неловкостью оттолкнуть ее. У меня, к сожалению, есть такая нелепая способность...