Я вернусь к тебе, милая!
Шрифт:
Как вы там с твоей невестой? Ходите под ручку? Гуляете?
Я боюсь представлять, как ты обнимаешь и целуешь её, но это ведь неизбежно. Она умеет любить, и ты умеешь любить.
А я больше так не смогу.
Напишу тебе, если что-то в моей жизни изменится.
Люблю тебя, Никита, очень сильно люблю!».
Так. Хорошо. Это уже не вызывает у меня чувства скорби, только … обиду. Ладно. Теперь
«Я дома! Никита, я дома!
Буду жить ради мамочки, она рядом, я люблю её, и дом свой люблю. И собаку. Как мне сегодня хорошо!
Пусть и у тебя будет все хорошо, любовь, семья, дети.
Хочу написать тебе правду – у меня детей не будет.
Мама раньше боялась, что мы с тобой случайно ребеночка в подоле принесем. Раньше она думала, что это так просто, но я знала, как страшно мне было. Я тосковала по нашей детской любви и боялась взрослой.
А сейчас она говорит моей тёте, которая в гости приехала, тихо-тихо говорит, что лучше было мне родить от тебя по малолетству. Внучка или внук у нее бы уже росли. И я воспитывала, и она. А так – врачи запретили, беременность и роды я теперь не вынесу.
Ты хотел со мной близости, а я видела в этом что-то плохое. Ты говорил, что если люди любят друг друга, и жить без любви не могут, в шестнадцать лет можно, а нам уже семнадцать, мы скоро поженимся. Взрослые узнали бы и осудили…
Я согласилась, ты стал первым мужчиной в моей жизни, единственным.
Согласилась и очень боялась. Помнишь, как я боялась? Очень сильно, Никита. Но если бы у нас получился ребенок, всё было бы по-другому. Тебя бы и в армию не забрали, и мы с тобой стали мужем и женой. Никита, скажи, тебе хотелось тогда ребеночка? Мне было очень страшно, но я всегда хотела малыша от тебя.
Удачи тебе и любви.
Целовать не имею права, ждать не буду. Я уже неполноценная, умирающая, никому не нужная, кроме своей матери».
Я знала, что боль от расставания не была бы такой сильной, если бы он вернулся один и спокойно сказал, что разлюбил. Та боль при виде его, обнимающего невесту, гордого и дерзкого… была яркой, как белый свет, ослепляющей. Я ненавидела её. Разлучницу. А Никиту своего любила еще сильней.
Молния за окном сверкнула ярким светом и через несколько секунд я услышала страшный гром, залаяла моя собака. А потом завыла и заскулила.
Я вышла из комнаты и пошла спасать моего Бандита-Любимчика. Да, у пса было два имени. Он был в детстве Бандитом, хулиганил, срывался с цепи, носился, прижав уши и радостно улыбаясь, крал вкусности, гонял соседских уток, перегрызал все веники и … Он постоянно что-то перегрызал. А потом повзрослел и стал Любимчиком. Ласково в глаза заглядывал и голову подставлял, чтобы погладили.
Погода сегодня совсем не романтичная, но я потихоньку начала успокаиваться и шептать:
Гроза за окном, гроза стой стороны окна,
Горят фонари и причудливы тени,
В маминой спальне уже была темнота, а я прокралась мимо и открыла дверь в сени, тут же включила там свет. Снова услышала, как моя собака заскулила.
Вышла на крыльцо, где меня сразу овеяло теплым грозовым дождем, мелкая взвесь и крупные капли… Свет из сеней освещает дорогу к конуре. И тут я поняла, что мою собаку кто-то гладит… какой-то человек.
А пёсик мой высунул голову из будки и поскуливает.
Человек повернулся, и я увидела светлое лицо Никиты. Раздутое какое-то лицо. Когда мы ночью встречались, я не смотрела на него. Стояла спиной, дышала в грудь, целовала в губы, но в лицо и в глаза не смотрела. А тут на меня уставились его глаза. Или не его…
Я быстро забежала и закрыла за собой дверь. Дрожащими руками повернула ключ. Меня затрясло мелкой дрожью.
Я зашептала песню, которая тут же пришла мне яснее ясного:
«Он рвется туда, где не нужен сейчас его пыл и горячая кровь.
Когда-то и песня сочилась вдали в объятьях цепей и оков.
И если уснул человек в эту ночь, так значит, крепко заперта дверь.
И если уж нужно кому-то помочь, не прошибешь этот сон, ты поверь.
Не забывай его, поплачь, но все ж люби
Не последняя ночь с валидолом в руках, ты пойми».
В дверь тихо и осторожно постучали. Я прижалась спиной и чувствовала, что могу даже упасть в обморок, но откуда-то взялись силы улыбнуться и повторить «Не забывай его, поплачь, но все ж люби…» Через несколько секунд Никита нервно застучал в двери.
«И пускай стучит, он под навесом стоит. Гроза скоро кончится».
Но Никита уже, похоже, не мог сдерживать себя:
– Мила, открывай! Я не уйду! Ты должна мне всё объяснить! Мила!
Я не отвечала, но он продолжал настойчиво стучать, проснулась мама и я увидела в коридоре её силуэт.
Она спросила только:
– Дочка? Это Илюшенька пришел?
Я покачала головой.
Никита продолжил настойчиво стучать, и крикнул из за двери:
– Я сейчас буду выбивать твою дверь ногой! Я выбью окно! Мила-а-а! Все окна! Все до одного! Я не шучу! Поговори со мной, открой!
Испугалась, что он и правда выбьет все окна, поэтому повернулась к закрытой двери и сказала:
– Никита, уходи домой, нам не о чем говорить!
– Это я буду решать!!! Слышишь меня? Я мужчина, и я буду решать! Мила, никуда не уйду, пока не услышу, что ты задумала! Открывай, или я … всё здесь… Я твою собаку уведу!
Мама медленно подошла, обняла меня и сказала мирно, успокаивающе:
– Иди спать, доченька, пусть этот хмырь там беснуется. Илью упёк, а сам улизнул. Иди спать и не волнуйся. Как ты себя чувствуешь, Мирошка?