Я вернусь...

Воронин Андрей Николаевич

– У этой селедки малярия, – обращаясь к присутствующим, объявил Джордж. – Сейчас мы ее подлечим.

И быстро кольнул рыбину в мускулистый хвост. Он не успел еще ввести и трети содержавшегося в шприце препарата, как рыбина перестала биться в его руке и мертво обвисла.

– Не знаю, – озабоченно выпятив нижнюю губу, сказал бармен, – может быть, я запоздал с помощью, и несчастная тварь скончалась от острого приступа малярии. А может быть, лекарство подействовало, и она уснула. Так или иначе, но есть эту рыбу я бы теперь не рискнул. Я бы даже кошке не рискнул ее предложить, честное слово.

Он размахнулся и с усилием

швырнул рыбу в море.

– Я не эксперт, – продолжал бармен, роняя под ноги шприц и наступая на него ногой. – И вы все тоже не эксперты. Мы тут привыкли обходиться без экспертов и полиции. Так, Энрике? Ты у нас констебль, и последнее слово за тобой.

Наступила пауза. Все головы, и даже голова Зимина, повернулись в одну точку, и Юрий увидел худощавого темнокожего человека лет сорока – не негра, а, скорее, мулата. Он был, как и все, раздет до пояса, и его жилистый торс с выступающими дугами ребер и рельефной мускулатурой матово поблескивал в свете фонаря.

– Не знаю, – после продолжительного молчания сказал констебль Энрике. – Мы здесь без чинов, так? Мне не хочется уходить, но если вы скажете, я уйду. Но я вам так скажу: эти двое хотели драться, так пусть дерутся, черт бы их побрал! Мы пришли сюда не для того, чтобы болтать языками, как пьяные американки в твоем баре, Джорджи!

– А как же закон, Энрике? – спросил бармен.

– Закон по секрету шепнул мне на ушко, что чертовски устал и хочет вздремнуть, – ответил констебль. – Мне показалось, что от него сильно разило виски. Он не заходил в твой бар, Джоржи? Теперь он, наверное, храпит на всю округу и вряд ли проснется до утра.

Толпа загоготала, отдавая должное шутке. Не смеялись только бармен, Зимин и Юрий.

– Да прекратите же этот балаган, черт возьми! – выкрикнул Зимин. – Отпустите меня! Я отказываюсь драться! Я верну вам ваши чертовы ставки, подавитесь! Я отказываюсь, ясно? Констебль, я требую немедленно прекратить безобразие! Я требую защиты!

– Мадре де диос! – воскликнул констебль. – Защиты? Так защищайся, амиго! Если ты не хочешь защищаться от него, – он ткнул пальцем в сторону Юрия, – тогда, боюсь, тебе придется защищаться от всех этих амигос! Выбирай! Ты сам сказал: здесь свои правила. Не спорю, ты первый их придумал, но это не значит, что ты можешь их нарушать, когда тебе вздумается!

Толпа одобрительно взревела, и Зимина вышвырнули на середину круга. Круг сомкнулся.

– Ну что, дружок, – сказал ему Юрий, – погано вдруг оказаться в роли обезьяны в зверинце, который сам же и организовал? Тебе привет от Мирона, сволочь. И от секретарши Лузгина тоже. С другими я просто не был знаком.

– Хочешь денег, военный? – сделал последнюю попытку Зимин. – У меня не так уж много, тысяч сто пятьдесят, но я готов поделить их поровну. В конце концов, мы оба русские. Неужели мы станем убивать друг друга на потеху этой толпе чернозадых мартышек?

– А почему бы и нет? – сказал Юрий. – Они тоже люди и имеют полное право развлечься после трудового дня.

И тогда Зимин первым прыгнул вперед.

Он дрался с яростью отчаяния, умело и точно, вкладывая в каждый удар все, что у него было, – опыт, силу, хитрость и холодную злобу загнанной в угол крысы. Он был легче Юрия и потому вертелся ужом, ловко ныряя под удары, уклоняясь, избегая ближнего боя и не давая взять себя в захват. Толпа ревела и улюлюкала, совсем как когда-то в Клубе. Фонарь методично раскачивался

над головами, заставляя длинные черные тени испуганно метаться по причалу. Наконец Юрий поймал Зимина на довольно примитивный финт и свалил его тяжелым, без затей, прямым ударом в челюсть. Удар удался на славу, толпа ахнула и подалась, принимая в свои объятия бестолково размахивающее руками в беспорядочном падении тело, а потом спружинила, как огромный матрац, и Зимин кубарем выкатился на середину круга.

Он сразу вскочил, очумело встряхивая головой, и Юрий вдруг увидел в его правой руке ртутный блеск узкого лезвия. Толпа тоже увидела нож, возмущенно рыкнула и подалась вперед, но бармен и констебль Энрике, расставив руки, сдержали людей, закричали что-то непонятное, и многорукий зверь отступил, спрятав клыки.

Лезвие описало стремительный полукруг параллельно земле, потом еще одни, заставив Юрия слегка попятиться.

– Вот и все, военный, – хрипло, с трудом проговорил Зимин и стремительно бросился вперед.

На мгновение два тела сплелись в тугой клубок, спаялись воедино, содрогаясь, будто в страшных судорогах, а потом объятия разжались, и одно из тел медленно сползло вниз и с глухим стуком ударилось затылком о доски причала, пачкая их кровью. Из-под залитой кровью русой бороды, задравшейся к усыпанному крупными звездами небу, торчала рукоятка ножа.

Стало тихо, раздавался лишь плеск волн, шлепки рыбьих хвостов в лодке чернокожего удильщика да хриплое дыхание Юрия. Потом к этим звукам присоединился грустный голос констебля Энрике.

– Мадре де диос! – сказал констебль. – Бедняга закон! Когда он проснется завтра утром, у него будет уйма работы.

– И как, по-вашему, он справится со своей работой? – поинтересовался Юрий, осторожно вытирая запачканный кровью подбородок тыльной стороной ладони.

– Как обычно, приятель, – сказал констебль, – как обычно. Старина закон сильно сдал в последнее время и без посторонней помощи не способен отличить собственную задницу от дырки в земле. А в данном случае, боюсь, охотников помогать ему не найдется. Бедный старый закон! Пойдем-ка в бар нашего приятеля Джоржи, пропустим по стаканчику, и ты расскажешь, каково живется старине закону у вас в России. Сегодня мне что-то расхотелось драться.

* * *

Когда самолет, набирая высоту, пробил плотный слой облаков и взял курс на восток, в Россию, по салону пошли стюардессы, толкая перед собой тележки с напитками. Юрий отказался от спиртного, взял стакан минеральной воды и, попивая ее скупыми глотками, стал смотреть в окно.

За окном ничего не было, кроме синего неба и серебристых облаков. Это было красивое зрелище, но чересчур однообразное и статичное. Он отвернулся от иллюминатора, поставил недопитый стакан на откидной столик и устало закрыл глаза. Ему таки не удалось отдохнуть на острове. Теперь он чувствовал себя смертельно усталым и опустошенным, как после ночного марш-броска с полной солдатской выкладкой. Слишком много солнца, слишком много моря, загорелых женских тел, бесплатной выпивки и разговоров. Слишком много... Не догоню, так хоть погреюсь... А он и догнал, и погрелся, и вообще очень многое успел за эти десять дней. Он успел, например, испытать на прочность здоровенную челюсть бармена Джорджа и нашел, что она крепка, как броня. Успел он также познакомиться с его костлявыми кулачищами, и это тоже было недурно.