Я возьму твою дочь
Шрифт:
– Для Тоби это, конечно, прекрасно, и я очень рада за него, но для меня все не так просто.
– Я понимаю. Так долго быть одной тяжело.
– Да. – Леония печально улыбнулась. – Прежде всего, потому что я беременна.
У Хеллы и Хеннинга речь отнялась во второй раз.
– Что?
– Я беременна. И мне, похоже, придется рожать одной, без мужа.
Тобиас успокаивающе погладил ее по колену и пошутил:
– Я сделаю пометку в деловом календаре и непременно прилечу!
– А когда срок?
–
Такой немногословной Хелла свою невестку еще не видела.
– Может, будет лучше, если Тобиас откажется от этой работы и останется здесь?
– Нет! – Леония энергично покачала головой. – Нет, ни в коем случае! Такого шанса у него больше не будет, это ясно. Мы долго говорили об этом, и я считаю, что правильно будет, если он поедет. Но ведь и дети рождаются не каждый день, а мы уже обрадовались, что первое время будем с ребенком вместе.
Никто не сказал ни слова.
Леония почувствовала, что настроение у всех вот-вот испортится, и подчеркнуто бодро заявила:
– Но все это, в конце концов, не проблема. Я уж как-нибудь справлюсь.
– Не беспокойтесь. – Хелла встала. – Если хочешь, Леония, когда подойдет время, я приеду к вам в Буххольц и буду помогать тебе. Не вопрос. Я могу взять отпуск в любое время, даже надолго, если понадобится.
Леония обняла свекровь:
– Ты ангел, Хелла!
– Классно, – сказал Тобиас, – это, естественно, очень упрощает дело.
И он, как уже часто бывало, задумался, как же вообще выдержит разлуку с Леонией.
22
Ингрид лежала возле бассейна в шезлонге под зонтиком и дремала, Энгельберт был в воде. Он держался за край бассейна и медленно двигал ногами.
– А что у нас сегодня на обед? – спросил он.
Они позавтракали в девять, сейчас всего полдвенадцатого, а он уже проголодался.
– Да так, пустяки. Салат или моцарелла, – пробормотала Ингрид, не открывая глаз. – А вечером поджарим мясо на гриле.
Энгельберт поднял волны, как это делают дети, играя В бассейне:
– И это здорово!
Уже пять дней они жили на вилле и наслаждались каждой секундой. Еще ни в одном пансионате они не чувство-кали себя так хорошо.
Ингрид села. Ей стало жарко. Энгельберт все еще делал упражнения для ног. Она подумала, стоит ли еще раз намазаться кремом или лучше сначала зайти в воду, но решиться на то или другое никак не могла.
Она встала и подошла к бортику бассейна.
– А что, если мы спросим Валентини, нет ли у них желания сегодня вечером поужинать с нами? – спросила она. – Мясо есть, к нему я приготовлю салат, а вина тут хватает. Все это не проблема.
– Мне все равно. Спроси их. А я сейчас выхожу.
– Тебе все равно? Как это «все равно»? Ты хочешь пронести вечер с нашими хозяевами или тебе
– Я ведь уже сказал: мне все равно! Если они придут – о'кей, если нет – тоже хорошо.
– Итак?
– Итак, спроси их. В чем проблема?
– Боже, какой же ты тяжелый человек!
– Нет, я совсем не тяжелый. Это тытяжелая, потому что у тебя, похоже, возникает проблема, если мне что-то все равно.
Ингрид ничего не ответила, пожала плечами, надела шорты и футболку и отправилась наверх, к главному дому семьи Валентини, чтобы пригласить Йонатанаи его жену на ужин.
23
София выглядела излишне нарядной. Как и прежде, она доставляла радость Йонатану, когда надевала свой брючный костюм. Это был тот самый костюм, который он купил ей несколько лет назад, в снежный зимний день. И она обращалась с костюмом так бережно, что он до сих пор выглядел как новый.
Кернеры же явно хотели продемонстрировать, что они в отпуске и наслаждаются свободой без любого рода церемоний. Так, на Ингрид были летние полосатые шорты-бермуды и простая футболка, а на Энгельберте – короткие полосатые шорты и ярко-красная рубашка, серые хлопчатобумажные носки и коричневые сандалии с массажным эффектом. В нем было килограммов десять лишнего веса, его живот нависал над шортами, но он даже не делал попыток его спрятать.
Йонатану он напомнил карикатуру на типичного немца, которую он видел в каком-то иллюстрированном журнале. Впрочем, Кернер предпочитал подобное сочетание одежды и тогда, когда ездил в супермаркет или на экскурсию в монастырь.
Приветствие было таким сердечным, каким оно может быть между квартирантами и хозяевами, которые почти не знают друг друга.
Ингрид выставила на стол в качестве аперитива бутылку просекко.
Электрический гриль, который был в распоряжении постояльцев виллы, раскалился, и Энгельберт уже переворачивал куски филе, которые Ингрид еще после обеда замариновала в смеси чеснока, розмарина и оливкового масла.
Разговор поначалу не был особенно оживленным. Кернеры делали комплименты по поводу дома, а Йонатан, чтобы как-то оживить разговор и, может, получить хоть какой-то намек на то, почему этот мужчина показался ему знакомым, спросил, кто они по профессии.
– Я пенсионер, – сказал Энгельберт и ухмыльнулся, – но еще несколько месяцев назад был судьей участкового суда. Ничего особенного. Гражданские споры, уголовные дела, и я выхожу на ковер лишь тогда, когда пахнет жареным, если пострадали люди, причем речь идет не о всяких там мелочах. Это была прекрасная работа, и я делал ее с удовольствием, но сейчас все закончилось. Сейчас я наслаждаюсь жизнью.