Я все еще влюблен
Шрифт:
— Господа! Я думаю, что выражу мнение всех вас, если скажу: положение чрезвычайно опасное…
— Надо вступить в переговоры с членами муниципального совета…
— С бывшими?
— Ну как сказать?.. Да, с бывшими.
— Кто знает, где сейчас господин обер-бургомистр?
— Фон Карнап? Говорят, он уже удрал в Дюссельдорф.
— Удрал! Нельзя ли попочтительнее?
— По другим, более почтительным сведениям, он все еще сидит под перевернутой коляской, забросанной навозом…
— От имени Военной комиссии я заявляю со всей ответственностью: город
— Мы обязаны добиться признания законности нашей власти со стороны муниципального совета…
— Предлагаю включить пять членов совета в Комитет…
— Бывших?
— Да, да, черт возьми! Бывших!
— До сих пор мы не провели смотра преданных нам войск. Безобразие!..
— Господа! С радостью сообщаю, что вчера поздно вечером несколько купцов, владельцев красилен и фабрикантов передали на нужды нашего Комитета десять тысяч талеров…
— Купцы финансируют мятеж? Ха-ха!..
— Кто отвечает за состояние баррикад?.
— Военная комиссия…
— Я хочу знать, кто именно…
— Мы не должны допустить, чтобы камни Эльберфельда вновь обагрились кровью…
— Нас называют террористами и людоедами!..
— Нас сравнивают с Робеспьером и Дантоном!..
— Успокойтесь, сударь, уже не сравнивают.
— Надо как-то поощрить красильщиков за то, что они ни разу не прервали работу, даже в дни баррикадных боев…
— Хозяева их уже поощрили. Ведь никому из рабочих не платят так хорошо, как красильщикам…
— Восстание в Дрездене подавлено. Наши соседи — Бармен и Кроненберг, Леннеп и Лютрингхаузен — не примкнули к нам. Господа! Мы в одиночестве…
— Солдаты ландвера [7] колеблются, гражданское ополчение решительно против восстания. Кто же с нами?..
— А купцов и фабрикантов забыли?
…Резко распахнулась дверь, и в зал стремительно вошел Трост, один из членов Военной комиссии. Он почти подбежал к председателю Комитета безопасности Хёхстеру, плюхнулся рядом с ним в пустое кресло и стал что-то торопливо, взволнованно говорить ему на ухо. Все замерли, глядя на них. Некоторым было слышно, как бабочка два раза ударилась о стекло и забила крыльями. Побледневший Хёхстер наконец тяжело поднялся и негромко, даже вяло проговорил:
7
Ландвер — войска, составленные из запасников второй очереди, ополчение.
— Господа! Только что получено известие, что со стороны Золингена к нашему городу приближается большой отряд..
— Вооруженный? — сразу перебил кто-то.
— Это установить не удалось, — ответил Трост.
— Ничего себе разведка! — насмешливо и нервно выкрикнул другой голос.
— А что значит «большой отряд»? — спросил еще кто-то. — Пять тысяч? Тысяча?
— Известно только, — Трост тоже встал, — что у отряда нет пушек. А численность его достигает приблизительно двух батальонов.
— Отряд возглавляет человек, имя которого вам всем хорошо известно. — Хёхстер,
— Энгельс?! — раздалось одновременно несколько голосов.
— Да, Фридрих Энгельс-младший.
— Землячок! — опять насмешливо выкрикнул нервный голос.
— Какая же у него цель? Чего он хочет?
— Кто может это знать? — Хёхстер беспомощно пожал полными плечами. — Скорее всего, он идет на помощь нам.
— А нужна ли нам его помощь?
— Надо послать ему навстречу нашего представителя и потребовать, чтобы он тотчас прибыл сюда.
— Не потребовать, а пригласить!
— По-моему, дельное предложение, — охотно согласился Хёхстер. — Я думаю, лучше всего поручить это господину Хюнербейну. И не только потому, что он сам из Бармена…
Все поняли, что хотел сказать председатель: портном Фридрих Вильгельм Хюнербейн был членом Союза коммунистов и поговаривали даже, что он переписывался с самим Марксом. Хюнербейн встал со своего места, поклонился председателю в знак согласия выполнить его поручение и, ни слова не говоря, вышел.
— Вполне возможно, — сказал Трост, обращаясь к Хёхстеру, но его услышали все, — что Энгельс со своим отрядом уже вошел в город.
Члены Комитета безопасности, как любопытные школяры, бросились к боковым окнам. Им было известно, что из этих окон ратуши (фасадом она выходила в узкий переулок) виден почти весь город. И действительно, у огромного нескладного здания бывшего музея, от которого начинается главная улица города, все сразу разглядели большое скопление движущихся людей. Через некоторое время над людьми стали различимы черно-красно-золотые и красные флаги, символы общегерманского единства и революции.
— Ого, да это целый полк!..
— Где он его набрал?
— Очевидно, среди читателей «Новой Рейнской газеты»…
— Ну какой там полк! В толпе больше всего наших городских зевак…
— Вон, кажется, в первой шеренге и сам предводитель…
— Его трудно не узнать — рост гренадерский!..
— Как легко и весело шагает…
— Наши сограждане бурно приветствуют их. Похоже, бросают цветы…
Вдруг нескольким членам Комитета сделалось неловко за свою несдержанность и торопливость, они снова заняли свои места, за ними последовали остальные.
Потянулись томительные минуты ожидания. Все молчали…
Энгельс во главе отряда маршировал по главной улице Эльберфельда, направляясь к центру города, к ратуше. Он мог бы пройти этот путь с завязанными глазами — так хорошо ему были знакомы каждый поворот, каждый камень. Три года он учился здесь в старших классах гимназии. А сколько раз бывал и до этого и после!.. Вон там, за вторым поворотом налево, в глубине тихого переулка стоит дом старшего преподавателя гимназии добряка Ханчке, давнего друга отца. В этом доме под его нестрогим надзором Фридрих жил три года.