Я все еще влюблен
Шрифт:
— Но ведь особенно близкие и дорогие вам люди, — насмешливо вставил обер-прокурор Хейнцман, — живут не здесь, а в соседнем Бармене, где нет никаких волнений, где все тихо.
— Я явился, — с нажимом повторил Энгельс, не отвечая на реплику, — чтобы предоставить себя в полное распоряжение Комитета безопасности.
— В каком качестве? — так же насмешливо опять спросил Хейнцман. — В качестве редактора газеты?
Пренебречь этим вопросов было уже нельзя.
— Я служил в армии, имею звание бомбардира, а кроме того, всегда интересовался военным делом и изучал его. Мне бы хотелось, чтобы
— А политическая сторона? — выражая удивление, вероятно, всех, высоко поднял густые брови Карл Геккер, директор банка, ставший одним из руководителей Комитета безопасности. — Разве вы не хотите стать членом нашего Комитета?
Энгельс отлично понимал, что если он войдет в Комитет, в число руководителей восстания, то это может отшатнуть некоторых участников движения. Нет, пока надо оставаться в рамках борьбы за имперскую конституцию, только так можно сейчас способствовать сплочению всех оппозиционных правительству кругов и расширить восстание. Поэтому в ответ он лишь повторил просьбу о чисто военной работе.
Хюнербейн, все это время составлявший какую-то бумагу, поставил под ней свою подпись, дал прочитать и подписать Тросту, а затем передал председателю. Тот внимательно прочитал и, положив бумагу под свой кулачок, повернулся в сторону трибуны:
— Господин Энгельс, а кто эти люди, которых вы привели?
— Рабочие Золингена. Они пришли, чтобы помочь вам.
— Сколько их? У них есть оружие?
— Вместе со мной их триста девяносто восемь человек. Вчера они взяли штурмом арсенал в Грефрате и, конечно, вооружились. Кому не хватило огнестрельного оружия, те обзавелись холодным. Ножи, как вы знаете, в Золингене не являются проблемой.
— Кто свел их в один отряд?
— Я.
— Вы можете нам гарантировать их дисциплинированность и повиновение власти Комитета? — спросил адвокат Карл Риотте.
— Могу, — твердо ответил Фридрих, хотя вовсе не был уверен, что революционные рабочие будут во всем повиноваться этим адвокатам, прокурорам да банковским служащим.
— Хорошо, — сказал Хёхстер, — в таком случае получите вот это удостоверение. — Он встал и огласил составленную Хюнербейном бумагу: — «Военная комиссия при Комитете безопасности настоящим уполномочивает г-на Фридриха Энгельса произвести осмотр всех баррикад города и достроить укрепления. Настоящим просят все посты на баррикадах оказывать названному лицу содействие во всех случаях, когда это окажется необходимым. Эльберфельд, 11 мая 1849 года».
Хёхстер добавил, что одновременно Энгельс вводится в состав Военной комиссии. Против этого никто не возражал. Фридрих сложил бумагу и спрятал ее на груди. Затем председатель, как бы давая понять, что с этого момента он принят в число участников движения, спросил Энгельса, есть ли у него, как у человека свежего и знающего толк в военном деле, какие-либо соображения относительно первоочередных мер, которые сейчас следовало бы предпринять Комитету.
Такие соображения у Энгельса были.
— Прежде всего, господа, — сказал он, — вам следует учредить должность военного коменданта города, который возглавил бы все вооруженные силы.
С предложением согласились. Но кого назначить на эту должность? Кто
— У меня есть на примете один вполне подходящий человек, — как бы в раздумье сказал Энгельс. — Все вы знаете Отто фон Мирбаха…
Действительно, Мирбах был известен всем. Бывший офицер прусской армии. С 1825 по 1829 год участвовал в освободительной борьбе греков, потом — в польском восстании. Это — в молодости. А совсем недавно как сторонник отказа платить налоги правительству сидел в тюрьме города Мюнстера. «Новая Рейнская газета», едва ли не главная зачинщица кампании против уплаты налогов, несколько раз поднимала тогда голос в защиту Мирбаха, поддерживала его кандидатуру на выборах во вторую палату прусского ландтага. И сам Мирбах выступал на страницах этой газеты.
Так как других кандидатур никто не выдвигал, то это предложение Энгельса приняли и тотчас послали к Мирбаху члена Военной комиссии.
— Я думаю, что Комитет безопасности, — продолжал между тем Энгельс, — безотлагательно должен принять еще три важные меры. Во-первых, разоружить гражданское ополчение. Оно объявило себя нейтральным, а на самом деле настроено враждебно. Иначе и быть не может, ведь оно почти полностью состоит из фабрикантов, фабричных надсмотрщиков и лавочников. Эти люди обеспокоены лишь одним: как защитить свою собственность.
Среди членов Комитета началось движение, говор, досадливое покашливание.
— Во-вторых, — спокойно продолжал Энгельс, — отобранное оружие следует распределить среди рабочих. В-третьих, необходима ввести прогрессивный налог, чтобы заставить все население города содержать вооруженные отряды.
Члены Комитета поняли, что эти меры означали бы решительный разрыв с бездеятельностью и переход к наступлению. Многих это сразу же напугало. Приятно сидеть в кресле, в котором до тебя сидели фабриканты и банкиры, но разоружить этих людей или тех, за кем они стоят, а потом еще требовать с них деньги на продолжение восстания — это и впрямь страшновато… Там и здесь послышались голоса:
— Фантастика!..
— Нас назовут террористами!..
— Надо смотреть на вещи реально!..
— Зачем вводить налог, если вчера лишь один торговый дом добровольно передал Комитету пятьсот фридрихсдоров!
— А сегодня уже были и другие поступления!..
Энгельс предвидел такой поворот настроений и с сарказмом сказал:
— Поступления!.. Они будут и завтра, возможно, даже посерьезней. Но неужели вы не понимаете, что крупная буржуазия делает это лишь для того, чтобы предотвратить худшее для себя — например, введение прогрессивного налога, о котором я говорил. Они хотят отделаться крохами, но сохранить весь пирог…
— Господин Энгельс! — в своей неизменной иронической манере проговорил Хейнцман. — Раздать оружие нетрудно. Но как его отобрать? Как вы конкретно представляете себе операцию по разоружению гражданского ополчения? Кто ее осуществит?
— Дайте приказ, — Фридрих нетерпеливо выбросил руку в сторону Хейнцмана, — и четыреста золингенских рабочих справятся с этим делом.
— А кто их возглавит? Кто будет командовать ими? — не унимался Хейнцман.
— Это я охотно возьму на себя, — сказал Энгельс, — при одном непременном условии…