Я все еще влюблен
Шрифт:
Статья появилась в правительственной газете «Вестник города и деревни» на другой день, третьего июня, и вызвала множество толков. У большинства руководителей восстания и членов правительства она породила двойственное чувство: с одной стороны, им, конечно, было лестно увидеть себя столь могучими врагами контрреволюции; с другой — это их пугало, ибо на самом деле они были совершенно неспособны на героические акции, готовностью к которым их наделял Энгельс. Из этих двух чувств страх оказался гораздо сильнее. Поэтому в большинстве своем они
Энгельс сразу написал вторую статью, еще более решительную и горячую. Принес ее в редакцию и попросил главного редактора прочитать тут же, в его присутствии. Тот долго отнекивался, ссылаясь на занятость, но автор был настойчив. Читал редактор медленно, вдумчиво, то и дело возвращаясь к уже прочитанному тексту. Наконец он чуть отодвинул статью и поднял глаза на Энгельса.
— Статья написана прекрасно! — сладким голосом провозгласил редактор, и Энгельс сразу понял, что он не хочет ее печатать. — Ваш слог, которым восхищается вся Германия, здесь проявился во всей своей силе.
— Ну так напечатайте ее хотя бы как образец стиля, — усмехнулся Энгельс.
— Да, но… как бы это выразиться? Статья получилась слишком возбуждающей. Тут надо кое-что поправить, убрать, смягчить.
— Я ничего делать не буду.
— О, я могу взять эту работу на себя!
— Ни в коем случае. В моей статье все должно быть моим до последней точки. Верните мне статью.
— Но, господин Энгельс… Дело не безнадежно!
Энгельс протянул руку, взял статью, поднялся и вышел.
Через два часа к нему прибежал Д’Эстер, которому сообщили о конфликте в редакции.
— Что случилось? — бросил он с порога.
— То самое, о чем я тебе говорил, — почти равнодушно ответил Энгельс. — Они уже испугались меня и не чают, как отделаться.
Д’Эстер взял со стола статью и быстро пробежал ее, неуверенно сказал:
— Но, может быть, все-таки ты кое-что поправил бы?
— Так и быть, поправлю! — Энгельс взял статью и медленно стал рвать ее на мелкие части.
— Ну, как хочешь, — вздохнул Д’Эстер.
Энгельс собрал клочки бумаги, положил их в пепельницу и поджег.
— Ты знаешь, кого я тут сегодня встретил? — вдруг весело сказал он. — Иосифа Молля! Ведь это мой старый друг. Он только что прибыл и уже отправляется завтра в Пруссию с очень важным поручением. Он хочет привезти оттуда канониров для вашей армии.
— Опасная затея. Кто это ему поручил? Начальник генерального штаба?
— Да, он — Техов. Конечно, очень рискованно, но надо! Канониров у нас особенно не хватает.
Энгельс вытряхнул пепел в окно, поставил пепельницу и вдруг заговорил взволнованно и быстро:
— Я так устал от ваших хитроумных борцов с их безмятежной манерой делать революцию, мне так осточертели их двусмысленности и уловки, что меня неодолимо потянуло к старому верному товарищу. Мне просто необходимо побыть в обществе этого смелого, цельного
— В Пруссию?
— Нет, я только провожу его до Кирхгеймболандена.
— Но это же на самой границе с Гессен-Дармштадтом! Это опасно. В любой час туда могут нагрянуть войска генерала Пёйкера и схватить вас. Мало тебе того, что почти в тех краях ты уже был только что арестован!
— Ну, это было все-таки в самом Гессене, а теперь я границу не перейду.
Д’Эстер вытащил из кармана газету и протянул Энгельсу.
— Взгляни-ка. Это все та же «Кёльнская газета», за которой я теперь регулярно захожу в казино. Вот тут.
Энгельс нашел указанное место и стал читать. Это был приказ о розыске его и еще нескольких товарищей по эльберфельдскому восстанию. За обер-прокурора приказ подписал прокурор Эльберфельда господин Эйххорн. «На основании распоряжения королевского судебного следователя о приводе следующих лиц, — читал Энгельс, — настоятельно прошу все гражданские и военные власти, которых это касается, принять меры к розыску лиц, приметы которых описаны ниже и которые бежали, чтобы скрыться от следствия, начатого против них по поводу преступления, предусмотренного статьей 96 Уголовного кодекса, и в случае поимки арестовать и доставить их ко мне, а именно: 1. Фридриха Энгельса…» Дальше шло описание примет.
Д’Эстер внимательно наблюдал за выражением лица друга. Оно оставалось умеренно-любопытствующим. Не дочитав до конца, Энгельс вдруг бросил газету на стол и изобразил на лице гнев:
— Негодяи! Я подам на них в суд! Это самая настоящая диффамация!
— Что такое? — удивился Д’Эстер.
— Да ты только посмотри, что они написали! «Рост пять футов шесть дюймов», — с тем же наигранным негодованием он округлил глаза.
— А что?
— Как что! Надо было написать восемь дюймов. Они украли у меня два дюйма, целых пять сантиметров!
— Не валяй дурака, Фридрих, — засмеялся Д’Эстер. — Дело серьезное.
— На свете нет ничего серьезнее репутации человека. Они меня опозорили. Этот прокуроришка думает, что если контрреволюция побеждает, то с нами можно делать все что угодно. Я вызову его на дуэль и убью.
— Хорошо, я согласен быть секундантом. А пока я прошу тебя в поездке с Моллем все время крепко помнить, что тебя разыскивают, что твои приметы обнародованы и сели тебя схватят, то пощады не жди.
— Не пуган меня, не путай. — Энгельс успокоительно похлопал друга по плечу. — Приметы мои уже публиковались прошлой осенью, кстати, в той же газете, и меня уже разыскивали, ловили и арестовывали.
— Пойми, время было несколько иным!
— Это ты прав, — опять поддался шутливому тону Энгельс. — Прошлый раз мой рост был указан верно. Тогда они еще не дошли до такой наглости, чтобы урезать у революционера два дюйма роста. А теперь…