Я всемогущий

И я подумал: «К чёрту!»

Встал и пошёл прочь, не оборачиваясь. Параллельно асфальту, обгоняя меня, летел тополиный пух.

Тихо. Неестественно тихо. Мир окончательно выцвел. Я словно попал в фильм-нуар: все оттенки серого вокруг, зернистое небо и холодное белое солнце. И чёрная, чёрная тень под ногами.

Беззвучный запруженный проспект — и я, лавирующий между машинами. Кажется, что все — и пешеходы, и водители, и даже автомобили — все смотрят на меня. И та,

Не думать об этом. Я ускорил шаг, почти побежал. Наткнулся на лакированный капот роскошного авто. Внутри ругался шофёр, разевая рот беззвучно, как рыба в аквариуме. На пассажирском месте застыл манекен, перехваченный ремнём безопасности. Да и сам водитель похож на фанерную куклу: деревянные глаза, челюсть на ниточке. Я ударил по капоту и пробил картон насквозь. На лобовом стекле трепетала пушинка.

Я отвернулся. Не важно. Забыть об этом. Уйти. Убежать.

Хотя куда бежать, если любой выход — это вход в тебя самого? Если все двери открываются внутрь?

Выхода нет вообще. Никакого. Никуда. Я обхватил голову. Упал на колени — прямо на асфальт.

— Нет! Не надо этого! — взмолился я. Мой голос гулко отозвался внутри меня, завибрировал, будто гуляя эхом под сводами огромного собора.

И сразу же под рёбрами толкнулось сердце. И пошли звуки — уличный шум, пробирающийся сквозь вату тишины. Провёл рукой по лбу — он оказался мокрым от пота. Над бровью нащупал тополиную пушинку.

— Я запрещаю себе знать! — крикнул я, сминая пальцами её невесомое тельце. — Я отказываюсь мочь! Я хочу назад, хочу в простую, обычную жизнь! Пусть всё это окажется лишь сном!

И стало так.

Самолёт слегка покачивало. В иллюминаторе висело ярко-голубое небо, драпированное снизу белыми, плотными комьями облаков.

Я зевнул и потянулся. Шея затекла, наверное, потому и приснилась вся эта чушь. Я попытался ухватить в памяти остатки сна, но они медузами ускользали от пальцев сознания. Ну и бог с ними, забыть гадкий сон не страшно, гораздо обиднее, когда поутру развеиваются приятные сновидения. А ты лежишь, блаженный и расслабленный, и глупо улыбаешься, непонятно чему.

Я взглянул на циферблат. Оставалось лететь еще больше часа. В кармане впереди стоящего кресла торчал журнал. Я достал его и посмотрел на название.

«Журнал столицы Ра Сама региона». Бред какой-то.

Глянул ещё раз. Название, испорченное изысками дизайнеров, должно было читаться как «Самара. Журнал столицы региона». Заголовок, набранный золотом, — «Губерния строится под новые политические проекты» — не впечатлил.

Я негромко просвистел весёленький маршик, но сбился на втором куплете. Сейчас бы книжку почитать. Что-нибудь развлекательное, но неглупое. Я ещё раз попенял себе, что собирался в командировку впопыхах, не услышав будильника и вскочив только от звонка приехавшего таксиста. Аккумулятор же моего старенького ноутбука умер уже в первые полчаса полёта.

От нечего делать я принялся строить планы на ближайшие дни. В Самаре мне предстояло встретиться с подрядчиками, и график командировки был сбит достаточно плотно. Но в глубине души теплилась надежда, что часть встреч можно будет сбросить на коллегу, вылетевшего из Питера ещё на прошлой неделе. А самому неспешно, самое главное — неспешно, прогуляться по набережной Волги, жмурясь на летнее солнце и рассматривая симпатичных самарских девушек.

Я невольно улыбнулся. Что ни говори, но в самой прозаичной командировке обычного менеджера среднего звена можно найти свои прелести.

Я зевнул. Спать не хотелось. По проходу две стюардессы везли тележку с бутылками газированной воды и пакетами сока.

Самолёт слегка тряхнуло. Затем ещё раз, уже ощутимее. Раздачу напитков быстро свернули, тележку укатили. На световом табло загорелась надпись: «Пристегните ремни». По салону пронёсся шум возни и защелкивающихся карабинов. Стюардесса, успокаивающе улыбаясь, поплыла по проходу, проверяя ремни.

Я лениво пристегнулся. Сосед судорожно возился с застёжкой. Судя по встревоженному виду, бедняга явно боялся летать.

— Не волнуйтесь, обычная воздушная яма, — успокоил я его. Он кивнул, немного расслабившись.

Самолёт вошёл в вираж, меняя высоту, и у меня заложило уши. Поэтому я не сразу уловил момент, когда пропал шум двигателя и в салоне стало тихо. Тишина длилась всего несколько мгновений — тишина и свист рассекаемого воздуха. Но за этот промежуток я успел увидеть глаза стюардессы, округлившиеся от ужаса. Двигатель вновь заработал, но эта картина — всегда спокойная профессионалка, разом превратившаяся в испуганную девочку, — выбросила в мою кровь такую порцию адреналина, что захотелось немедленно вскочить.

Я скользнул взглядом по посеревшему лицу попутчика и выглянул в иллюминатор. Облака оказались совсем рядом — мы резко снижались. Самолёт терял высоту, а мой разум отказывался верить, что я на самом деле — на самом деле! — угодил в авиапроисшествие. Или катастрофу. И сейчас вместе с десятками других пассажиров обречённо жду удара о землю и ничего не могу сделать.

Я рванул ремень, вылез в проход, оглянулся. Стюардесса, уже совладав с собой, успокаивала кого-то в хвосте. Я прошёл вперёд. За шторкой, отделяющей помещение экипажа от пассажирского салона, находился лишь один человек. Невысокий, темноволосый, со шрамом над левой бровью, одетый в форму бортпроводников авиакомпании «Пулково».

Он выжидающе смотрел на меня.

— Что происходит? — Я едва сдержался, чтобы не крикнуть.

Человек помолчал, как бы размышляя, отвечать или нет.

— Я полагаю, отказал один из двигателей, — сказал он печально. — И, видимо, со вторым тоже не всё в порядке.

— И что с нами будет?

— Снижаемся для экстренной посадки. Но скорее всего…

— Разобьёмся?

Он кивнул.

— И что же нам теперь делать?

Вопрос прозвучал жалко. Бортпроводник ответил со спокойствием, показавшимся мне чуть ли не издёвкой: