Я всемогущий
Шрифт:
Кончик карандаша в нерешительности замер над листом. Для того чтобы найти панацею от беды, необходимо иметь информацию о её масштабах. Таких сведений у меня не было.
Я заставил себя отвлечься от проблемы воровства в армии. В конце концов, оно было не единственной бедой военных. Гораздо хуже, например, то, что основной упор в обучении делался на бессмысленную строевую подготовку, зазубривание параграфов уставов и застилание кроватей в казармах. Как вести боевые действия, как укрываться от огня, как выживать в полевых условиях — вся практическая армейская премудрость в российских воинских частях не преподавалась. За всё
Я вновь принялся писать. Менять. Всё это нужно менять. Менять сами принципы воинской подготовки — и солдатской, и сержантской, и офицерской. Что наши полковники знают о тактике боевых действий? Что наши генералы понимают в стратегии ведения войн? Опыт всех вооружённых конфликтов с участием нашей страны за последний век — от Первой мировой войны до последней, грузинской, говорил о том, что мы либо проигрываем, либо, несмотря на бездарность командования и огромные потери, берём-таки верх благодаря многократному преимуществу в людях и технике.
Реформирование военных академий. Аттестация всего высшего командного состава — не бумажная, а реальная, самому нужно будет проследить. Выделение и поощрение талантливых военачальников, возрождение воинской науки…
Кстати о науке. С одной стороны, здесь всё было просто — значительное увеличение финансирования. С другой — я представлял, в каком плачевном состоянии находились научные кадры. Наиболее одарённые учёные заполнили лаборатории и институты США, Германии и Японии. Остались лишь единичные фанатики-патриоты, да бесконечные стада бесполезных леммингов, топчущихся на месте, но не забывающих, однако, исправно защищать диссертации и получать учёные степени. Потянут ли они, смогут ли обеспечить качественный скачок российской науки? Едва ли.
Надо возвращать тех, кто уехал. Разве откажутся они от возможности жить ещё лучше, чем за границей, заниматься любимым делом в идеальных условиях и при этом работать не на чужую нацию, а на свою страну? Да, некоторые откажутся — я знал это по НИИ Снега, которому ни за какие коврижки не удалось переманить двух-трёх очень нужных специалистов, бывших наших соотечественников. Но многие с радостью вернутся.
Основной упор — на прикладные исследования. Критерий — полезность. Отдельной строкой пустить военные разработки и фундаментальную науку. Денег хватит. Что у нас дальше?
Преступность. Я крепче сжал карандаш. Изменение всей тюремной структуры… Грифель с треском переломился.
Больная тема. Я достал новый карандаш и не спеша, успокаиваясь, очинил его. Затем продолжил писать.
Реформирование тюремной структуры. Чистки в МВД. Везде — во всех ведомствах — резкое усиление служб внутренней безопасности, переподчинение их отдельному министру. Например, назвать его министром по борьбе с коррупцией… Ладно, название придумаем. Порядок, главное — порядок и достаток сил для поддержания этого порядка. Реформирование судебной системы. Ужесточение наказаний за тяжкие преступления, смягчение — за лёгкие. Перед глазами встали камеры, в которых я когда-то провёл длинный месяц. Из человека, который по пьяному делу подрался с милиционером, тюрьма делает убеждённого преступника. Современная российская система наказаний — это фабрика по производству уголовников. Люди там действительно перевоспитываются. Только, увы, совсем в другую сторону.
Я поставил точку. Хватит с этим. Разберёмся. Тезисы я записал.
Что ещё? Демография. Рождение детей нужно всячески поощрять — если государство богато, то это достигается легко. Вплоть до бесплатных квартир каждой семье с детьми. Кроме того, многодетность должна быть почётна. Продумать PR-кампанию. И качество здравоохранения. Нужно свести к минимуму детскую смертность. Оборудовать по последнему слову все родильные дома, в кратчайшие сроки подготовить лучшие медицинские кадры.
Карандаш скрипел, терзая бумагу, грифель крошился. Образование. Культура. Идеология. Внешняя политика. Я прошёлся по всем больным темам. Пальцы, уже отвыкшие так много писать, побаливали, однако боль и усталость скрашивало чувство удовлетворения от созерцания исписанного листа, заполненного идеями.
Рука потянулась к телефону.
— Алло, кто это? — раздался в трубке заспанный голос.
Я кинул быстрый взгляд на часы. Похоже, я переборщил со временем звонка.
— Олег, привет, ты ещё не спишь?
Вопрос прозвучал немного глупо. Солодовников в трубке недовольно заворчал, потом проговорил уже более миролюбиво:
— Платон, что-то случилось?
— Помнишь, ты говорил, что мне нужно стать президентом? — Я дождался утвердительного «угу» с той стороны. — Так вот, я решился. Возглавишь мой предвыборный штаб?
Некоторое время Олег молчал, затем произнёс голосом, в котором не осталось и признаков сна:
— Платон, ты единственный человек, который может позвонить мне в три часа ночи и задать подобный вопрос.
Я мимолётно улыбнулся. Олег некоторое время размышлял, затем спросил:
— А как же корпорация? Я понимаю, что ты воспринимаешь её как наскучившую игрушку. Но для меня это дело жизни.
— Жизнь длинная, Олег, — я переложил трубку в другую руку, встал и открыл окно. — Может быть, дело твоей жизни — это совсем другое. А что до корпорации, то её можно поручить Ирине. Она справится.
Солодовников с сомнением хмыкнул.
— Ты пойми, — сказал я, пытаясь вложить в голос максимум убеждения, — у меня довольно много задумок. И мне понадобятся свои люди. Проверенные. На которых я смогу положиться. Мне надо выиграть эту президентскую гонку. В случае успеха будешь у меня премьер-министром. Как тебе такая идея?
— О’кей, — сказал Олег. — Кажется, я уже привыкаю к твоим идеям.
Я улыбнулся:
— Это хорошо. Мне и нужны такие люди, которые не станут шарахаться от идей. А в случае неудачи…
— Неудачи не будет, — прервал меня Солодовников. — Я тебя уже слишком хорошо знаю, мистер везунчик.
Ночью лил дождь. Я несколько раз просыпался оттого, что мне чудилось, будто в квартире шумит водопад. И успокаивался, лишь убедившись, что потоки воды бьются в стёкла снаружи.
С утра же тропический ливень превратился в обычную московскую морось. К ней, однако, присоединились порывы ветра, из-за чего пространство над городом закрыли для частных вертолётов. Увидев сообщение информатора, я скривился и стал прикидывать, не остаться ли сегодня дома. Провести полдня в столичных пробках крайне не хотелось. Я почти решил снова залезть в постель и подремать ещё часик, как раздался звонок Солодовникова.