Я всемогущий
Шрифт:
Куда мы летели — я не видел. Казалось, что полёт длится вечность — я уже не чувствовал пальцев, их начала сводить судорога. Правая ладонь соскользнула со стойки, и я повис на одном пальце левой руки. В мозгу даже не успела родиться мысль, что я сейчас глупо и бесславно разобьюсь. Ужас разбудил какие-то звериные инстинкты, и я с невесть откуда взявшейся силой вновь захлестнул правой рукой холодный металл стойки.
Наконец, совсем рядом с ногами неожиданно появилась освещённая буква «Н» вертолётной площадки. Я с облегчением разжал
Я огляделся. С перепугу мне показалось, что летели мы долго — на самом же деле машина лишь поднялась на десяток метров до всё той же посадочной площадки на крыше моего дома.
— С вами всё в порядке, Платон Сергеевич? — Глаза у пилота были огромными, как у перепуганного котёнка.
— В порядке, — буркнул я, растирая ладони и забираясь в кабину. — Летим.
— Куда? — спросил пилот, поднимая машину.
И тут я задумался. Действительно, куда сейчас лететь? Сосредоточив усилия на освобождении, я так и не подумал, что делать дальше. Лететь к Солодовникову? А смысл в этом какой?
— Эта штука как телефон работает? — спросил я пилота, показывая на узел связи на приборной доске вертолёта. Тот кивнул.
Я набрал Олега, но услышал лишь приятный женский голос, сообщивший, что данный номер временно не обслуживается.
— Жми в Кремль, — сказал я вертолётчику.
Заблокировать кремлёвскую резиденцию малининцы, видимо, и не пытались. Наверное, не предполагали, что я вырвусь из захваченного дома, а может быть, просто не хотели связываться с одним из самых серьёзно охраняемых объектов в стране.
Служба президентской безопасности удивлённо меня приветствовала — было видно, что ребята ничего о происходящем не знали. Я же, поразмыслив, решил пока тревогу не бить, надеясь разобраться самостоятельно.
В кабинете я первым делом включил компьютер и забрался на новостные сайты. О том, что в Москве происходит военный переворот, не сообщало ни одно агентство. Новости были скудны — Россия большей частью спала, американцы мусолили про ураган на восточном побережье и права человека в Намибии.
Путешествие в обнимку с шасси вертолёта несколько выбило меня из колеи, однако, сидя в удобном кресле президентского кабинета, я понемногу стал приходить в себя и рассуждать логически.
Входить с кем-то в противостояние, устраивать стрельбу на улицах, да и вообще отвлекаться на посторонние дела и путчи не входило в мои планы. Нужно всё это быстро и безболезненно завершить.
Должна произойти всего лишь одна случайность.
Всё оказалось банальным. Устав от переживаний ночи и решив перекусить, мятежный генерал Малинин подавился бутербродом. По нелепой случайности, рядом с ним не оказалось человека, который сумел бы быстро помочь.
Оставшись без предводителя, путч захлебнулся. Ближайшие сподвижники Малинина ещё до рассвета позаботились о том, чтобы скрыться, благо по телевидению они не выступали, и их лица не примелькались. Танкисты, оставшись внезапно без командования, заняли предписываемые позиции и заглушили моторы, ожидая дальнейших указаний. В утренний час пик это создало в городе лишние пробки — и едущие на работу москвичи в сердцах кляли умников, вздумавших проводить в переполненном городе военные учения.
Взъерошенный Солодовников, выслушав мой рассказ о ночных событиях, некоторое время молчал, задумчиво приглаживая волосы. Затем, странно на меня поглядев, произнёс:
— Знаешь, Платон, а ведь впервые с тех пор, как обнаружилась… твоя особенность… Впервые твой противник умирает.
«Не впервые», — подумал я, вспомнив про камеру номер тридцать девять.
Вслух же я сказал:
— А разве он умер? Откуда информация?
Солодовников указал на листки оперативного отчёта, лежащие на столе. Я изобразил удивление:
— Посмотри внимательнее, Олег.
Он недоверчиво потянулся к отчёту, нашёл нужный лист.
— Готов поклясться, что ещё пять минут назад здесь было написано, что он умер! Удушье, подавился при приёме пищи — где всё это?! Не мог же я это придумать!
— Он и вправду подавился, — сказал я. — Чуть было не умер. Но врачи постарались — и сейчас его жизнь вне опасности.
Солодовников смотрел на меня глазами Фомы Неверующего, узревшего Христа.
— Ты просто ошибся, — успокаивающе сказал я. — Бывает.
Часть третья
Я внимательно посмотрел на дверь перед собой. Стальная, грубо сваренная, крашенная рыжей краской, она открывалась лишь после нажатия неприметной кнопки рядом. Я надавил на матово поблёскивающий кругляш и вышел из парадной на улицу.
Во дворе было тихо. Солнце наотмашь лупило по газонам, прячущим окурки среди весёлой травки. Понуро стояли тополя, свесив ветки, как усталые руки. На скамейке сиротливо притулилась пустая бутылка из-под пива. И не было ни души.
Почему-то захотелось снега.
И надо было бы закрыть рыжую стальную дверь, снова нажать на кнопку…
Но вместо этого я запрокинул голову. Там, наверху, возникло движение, прилетел ветер, тополя заволновались — и вот, из-под зелёных листьев, красиво подсвеченных солнцем, начал падать снег.
— Это неправильно, — сказал голос у меня за спиной. — Летом снега не может быть. Слишком тепло. Он растает, не долетев до земли.
— Это особый снег, — возразил я, не оборачиваясь. — Он не тает.
— Допустим, — ровно произнёс голос. — Но откуда он берётся? На небе солнце, облаков нет. Даже дождю взяться неоткуда.
— Ну и пусть, — нетерпеливо сказал я. — Нет облаков? Этот снег… — Я задумался. — Этот снег растёт на деревьях. На этих самых тополях. И падает, когда дует ветер.