Я вспоминаю...
Шрифт:
Я тратил драгоценное время, негодуя на то, как мало заплатили мне за «Сладкую жизнь», а негодование крадет энергию. А потом сожалел, что попусту тратил время, а сожаление тоже крадет энергию.
Тогда я еще не знал, какой коммерческий успех ожидает «Сладкую жизнь», как не знал и того, что ни один мой фильм не повторит этот успех. Не представляю, что бы я делал, если бы это знал. По-настоящему я думал только о съемках следующего фильма. Раньше у меня всегда были трудности с поисками продюсера, и никогда не было так, чтобы несколько продюсеров соперничали за право финансировать фильм Феллини. А с одним предложением хороший торг не получится.
Журналисты постоянно задавали мне один и тот же вопрос: что я собираюсь снимать после «Сладкой жизни». Мне делали самые разнообразные предложения. Непривычное и приятное ощущение: не быть просителем, а видеть, что тебя добиваются. О сладость ухаживания! Как быстро привыкаешь, что ты всем нужен. К хорошему вообще легко привыкаешь. И я, как хорошенькая молодая девушка, решил, что такое будет продолжаться вечно. Я не подозревал, как недолго это будет длиться, могу только сказать, что почувствовал вкус успеха.
Я не знал, что другого подобного момента больше не будет, и это имело два недостатка. Во-первых, я не воспользовался им в должной мере, во-вторых, не насладился так, как мог. Но было и преимущество: я беспечно радовался, а что может быть лучше? Тогда кажется, что жизнь вечна, а горести и смерти случаются только с другими. Когда слишком дорожишь отпущенной тебе минутой счастья, оно — не в радость.
Я никогда не мог понять американских продюсеров. Наведываясь в Рим, они поселяются в «Гранд-отеле», куда приезжают заключать сделки, — то, что у себя на родине делают в Беверли-Хиллзе, в той великолепной гостинице, где останавливаются все знаменитости, — «Беверли-Хиллз-отеле»; там, в «Поло-Лаундже», они устраивают свои дела. В Риме американцы все время сидят в нижнем белье у себя в роскошном номере и делают международные звонки. Зачем так далеко ехать, чтобы звонить на родину? На столе у них всегда бутылка с минералкой. Когда к ним приходишь, они не выказывают никакого смущения, что принимают тебя почти голым и не предпринимают никаких попыток что-нибудь надеть. Думаю, они хотят, чтобы ты чувствовал себя непринужденно.
Когда у них находишься, они почти все время говорят с кем-то еще по телефону — с коллегами из Штатов или Японии. Или еще с кем-нибудь. Возможно, таким образом они хотят убедить тебя в своей значительности, а может, убедить Самих себя? Они что есть силы орут в трубку, ибо не доверяет итальянской телефонной связи, как не доверяют и итальянской воде. Во время разговора стараются говорить на посторонние темы — о чем угодно, только не о том, зачем ты пришел. Затем, в последние минуты твоего пребывания, неожиданно заговаривают о главном. Почему американские дельцы тратят уйму времени на разговоры ни о чем, травят анекдоты, упорно избегая говорить о предмете, из-за которого ты, собственно, к ним и пришел, и затем упоминают о нем в последние минуты? Может, они чего-то боятся?
Если говоришь им «нет», они думают, ты торгуешься. Им и в голову не приходит, что ты действительно отказываешься. Затем заманивают тебя на телевидение, чтобы ты продавал свое творчество как «мыло». В частности, мне предлагали показать на всю Америку, как готовить спагетти. Я никогда не готовлю спагетти — даже дома. У меня не хватает терпения дождаться, пока вода закипит. По сути, я сказал: нет. Но на самом деле я просто не могу повторить при женщинах, детях и в печати, как я дословно ответил на такое предложение.
Американская
«Сладкая жизнь» предоставила мне еще одну возможность, о которой я мечтал еще с времен моего первого фильма, когда сотрудничал с Латтуадой. Мне предложили стать совладельцем компании «Федериц». В ее названии даже частично присутствовало мое имя. Мне предлагали владеть 25 % акций компании. Тогда я еще не подозревал, что это означает 100 % ответственности и 25 % прибыли, которой не было. Но даже если б я это понимал, то все равно согласился бы.
Власть. Я думал: теперь она у меня есть. Я думал, что получил возможность финансировать свои картины. И смогу помочь воплотить идеи молодых режиссеров. Возможно, даже влиять на итальянское кино.
Эта акция была дружеским жестом со стороны Риццоли, сделавшего состояние на «Сладкой жизни», а также получившего признание и одобрение со стороны общества. Он действительно надеялся, что я сниму «Сладкую жизнь-2» и дам возможность молодым кинорежиссерам снять множество маленьких «Сладких жизней». Он сказал, что я могу снимать все, что захочу, но он лукавил. У меня была лишь видимость власти.
С просьбой о финансировании его фильма ко мне обратился мой брат Рикардо. Пришлось отказать ему, и я не думаю, что он правильно понял или принял мой отказ. Мы не были по-настоящему близки, но до этого между нами никогда не возникали ссоры или трения. Хотя он больше не поднимал этой темы, не думаю, что простил меня.
Хуже того, Джульетта хотела, чтобы я снял фильм о Матери Кабрини, в котором намеревалась сыграть главную роль. Это была ее мечта. Ей не терпелось поскорее приступить к работе. Она хотела, чтобы я был режиссером. И не сомневалась, что нас ждет успех. Какой же у нее был несчастный взгляд, когда я сказал: нет! Никогда не забуду!
Офис «Федерица» я представлял себе в виде творческой мастерской или салона, где бы мы пили кофе и обменивались мыслями. Я сам нашел его на виа делла Кроче. Там было все необходимое, включая соседство с великолепной кондитерской. Я люблю говорить, что равнодушен к собственности, но, возможно, частично это потому, что сам я никогда не мог позволить себе купить старинные вещи, которыми восхищался в элегантных магазинах виа в Маргутта. Я приобрел для офиса старинный стол, на котором мог раскладывать фотографии, подбирая актеров. Дизайнер, работавший со мною над «Сладкой жизнью», оформил кабинеты. Кушетки мы взяли из мебели к «Сладкой жизни». С точки зрения экономии, это была удачная мысль, а главное, они были удобные. В обстановке присутствовал стиль «Гранд-отеля», которым я всегда восхищался. Мой собственный кабинет был на отшибе, чтобы при случае я мог уединиться. Для меня это важно.
Все это напоминало средневековый двор с деспотическим монархом. Но я собирался быть щедрым монархом: ведь теперь мне не придется клянчить деньги — я сам буду распределять их между кинорежиссерами.
Они не замедлили явиться, мои друзья кинорежиссеры, каждый со своим проектом. Пришли и те, кто только претендовал на то, чтобы зваться моим другом. Нашлись «друзья», о существовании которых я даже не догадывался. Они помнили, как мы были близки. Я утопал в море бумаг и перестал подходить к телефону. Ни один из предложенных проектов мне не нравился. Все это мешало моей собственной работе, которая требовала свободы воображения.