Я выбираю свободу!
Шрифт:
– Тилль, станцуй! – воскликнул вдруг в минуту тишины какой-то мужской голос, и его просьбу неожиданно подхватили соседи. Я с иронией подумал, что эту эльфийку здесь любят даже больше, чем Валлендора – знать бы еще почему! – а потом ее все-таки вытащили-вытолкали в круг.
В том, что танцевать – в местном представлении – она умеет, я не сомневался. Иначе не оживились бы так окружающие и не притихли, когда Тилль, демонстративно закатив глаза, махнула рукой, мол, ладно, уговорили. Так что за происходящим наблюдал с возрастающим любопытством, пытаясь угадать или вспомнить, кто же такая эта светлая? Ни о каких примечательных женщинах в окружении Валлендора я прежде не слыхал, а эту там явно любили так же, как в среде прочих аборигенов. Причем если последнее еще можно было объяснить целительскими способностями, то первое – уже вряд ли.
Эльфийка сказала что-то музыкантам, отдала одному из них на хранение свою ленточку и, встряхиваясь, покачивая бедрами, на цыпочках прошла в центр освобожденного для нее круга. А потом…
Если прежние танцоры лишь походили в своих движениях на живые языки пламени, то Тилль – была им. Не замирая ни на секунду, ни разу не повторившись, она легко скользила над истертой брусчаткой. Изящная фигурка изгибалась, приковывая к себе внимание и заставляя забыть обо всем, юбка вихрилась вокруг стройных ног, то целомудренно скрывая их до лодыжек, то – обнажая совершенную линию бедер.
Казалось, во всем мире не существует больше ничего, кроме завораживающего танца. Даже пламя в моих венах пульсировало в его рваном сумасшедшем ритме, а дыхание вырывалось из груди в такт взмахам тонких женских рук. Это было похоже на магию – движения гипнотизировали, порабощали, стирали реальность.
Когда Тилль вдруг замерла на тревожной ноте и сделала приглашающий жест рукой, будто вызывая невидимого партнера, я поднялся с места без раздумий. Мельком с некоторым удивлением заметил, что поднялся почему-то только я, хотя, кажется, призыв был адресован решительно всему окружению. Тай окликнул, попытался удержать, но я в ответ сунул ему в руки пустую кружку.
Плевать. На все было плевать. Прежде послушное пламя сейчас больно жалило и торопило, подначивало – не думай! не останавливайся! – А когда мои руки поймали гибкий стан, последние остатки здравого смысла и самоконтроля оставили меня.
Наверное, алкоголь все-таки заставил потерять власть над стихией, только выразилось это… странно.
Тилль
Это было очень странное ощущение – вдруг вновь в какой-то момент начать жить. Не просто двигаться и говорить, а испытывать яркие, настоящие, сильные положительные эмоции. Возникло чувство, будто меня выпустили из сырого тесного подвала в свежий весенний лес и я наконец-то могу дышать полной грудью.
Желание убить Кира за его неуместную просьбу и всех остальных – за неожиданно энергичную поддержку этого бреда выветрилось уже очень давно, вытесненное полузабытым стремлением быть и чувствовать. Просто – быть. Быть огнем, быть порывом ветра, быть ускоряющимся пульсом музыки…
Я поначалу даже не сообразила, что уже не одна в круге света: прикосновение сильных горячих мужских ладоней, тепло чужого тела рядом оказались настолько уместными и так ровно легли в пламенный ритм танца, что, казалось, сама музыка воплотилась рядом со мной, чтобы в нужный момент поддержать и продолжить мое движение.
Потом все-таки поняла, что танцуем мы уже вдвоем, но это было настолько правильно… Любопытство не то что сгорело в огне страстной мелодии – оно даже не родилось. Смелые прикосновения обжигали сквозь тонкую ткань блузы и заставляли гореть ярче, хотеть большего. Юбка пенной волной обвивала наши ноги, то отдаляя друг от друга, то захлестывая и на доли мгновения связывая, прижимая непозволительно близко – так сладко, так жарко…
Музыка оборвалась своевременно, но все равно внезапно. Хотелось продолжать танец, пусть и без нее, но мы оба замерли, как околдованные. Моя ладонь в его ладони, мои лопатки прижаты к его груди, бедра – к его бедрам. Вторая ладонь партнера накрывала низ моего живота, прижимая крепко, почти непристойно, но желанно и удивительно органично.
Несколько мгновений висела настороженная тишина. Не двигались не только мы, попросту не способные шевельнуться без приказа музыки, зрители тоже завороженно молчали. А потом тишина как-то вдруг взорвалась аплодисментами, одобрительными возгласами, радостным свистом. Нас обступили, кто-то что-то восторженно говорил, я улыбалась и кивала, даже отвечала, а сама по-прежнему не могла шевельнуться в плену чужих рук. Или просто не хотела?
Вновь зазвучала музыка, вокруг началось движение – чужое, постороннее – но для нас это послужило командой «отомри». И то лишь отчасти, потому что объятия партнер не разомкнул, да я и не настаивала на этом. Только развернулась в его руках, чтобы все-таки выяснить, кто же так удачно составил мне пару. И замерла, зацепившись взглядом за белоснежные волосы, разметавшиеся по плечам. Медленно-медленно, отказываясь верить, подняла взгляд выше – и встретилась с пристальным, немигающим, горячим взглядом темно-красных глаз, наполненных тем самым пламенем, что горело в моей крови минуту назад. Я не видела их цвета в зыбком свете костра, но прекрасно помнила.
– Ты?! – выдохнула растерянно и почти беззвучно, но он все равно почувствовал на фоне гремящей музыки и звенящих голосов. Только почему-то не стал острить и язвить, медленно кивнул, вглядываясь в мое лицо. А потом вдруг наклонился – и поцеловал, а свободная ладонь легла мне на затылок, придерживая и не давая отстраниться.
Впрочем, зачем себя обманывать? Я даже не подумала, что можно это сделать, и в ту же секунду ответила со всем жаром, еще теплившимся внутри. Чувство было такое, будто на раскаленные угли плеснули спирта. Мы целовались как безумные, жадно и страстно, от возбуждения темнело в глазах. Туманивший голову хмель смешался с иссушающей жаждой, и любые сомнения и разумные мысли отступили под напором желаний тела. До дрожи, до мучительной боли в груди, до зуда в пальцах хотелось сорвать мешающие тряпки, почувствовать его ладони на своем теле. Сейчас было наплевать, кто мы друг другу, и вообще. Главное, я особенно остро ощущала, что унять этот пожар может единственное существо в целом мире, что только в этих руках я… воскресну?
Странное и неожиданное слово пришло откуда-то извне – или наоборот, из глубины бессознательного. Я сейчас плохо понимала, что оно значит, потому что чувствовала себя живой как никогда, но именно это слово подстегнуло меня, заставило отстраниться, перехватить Феля за руку и увлечь прочь из толпы, к темнеющим вокруг силуэтам пустых зданий. Последние остатки самообладания требовали, чтобы мы хотя бы укрылись от посторонних глаз, не надеясь на более разумное поведение, и я точно знала, что там можно это сделать. В порту не было жилых домов, только склады – разрушенные и уцелевшие – здание управления порта, еще что-то… сейчас я не хотела об этом вспоминать, каждая секунда промедления отзывалась во всем теле без преувеличения болью.
Никогда в жизни не думала, что желание может быть… таким, и никогда ничего не хотела так сильно. Это желание составляло почти всю мою сущность, не оставляя места ничему другому.
Мы взбежали по ступеням и через низкую арку без двери вступили в пахнущий пылью сумрак. Я попыталась сориентироваться в пространстве и понять, куда стоит двигаться дальше, но тут уже Бельфенор оставил роль ведомого, рывком развернул к себе и впился в губы поцелуем, вжимая своим телом в стену. Его руки суматошно, торопливо боролись с моей юбкой, пытаясь нащупать край подола и добраться до тела, я же упрямо теребила ворот его рубахи, никак не желающий поддаваться. Мгновенное просветление позволило сообразить, что там попросту нет пуговиц, и я, чуть не плача от злости и отчаянья, рывком дернула полы вверх, освобождая из-под ремня, и с невероятным наслаждением прижала ладони к гладкой теплой коже. Мужчина издал невнятный хриплый звук – не то застонал, не то выругался – и в этот момент юбка наконец-то поддалась, и я почувствовала его руки на своих бедрах. Фель легко приподнял меня, теснее прижимая к себе, заставляя раскрыться, а я крепко обхватила его ногами за талию и настойчиво потянула рубашку вверх.