Я заберу тебя с собой
Шрифт:
Они напоминали стаю зомби. Невыразительные пустые глаза, взгляд в никуда, худые лица, ввалившиеся щеки, бледные потрескавшиеся губы, как у восьмидесятилетних стариков. В одной руке они держали ржавые ножи, в другой — разрезанные апельсины, наполненные каким-то растворителем. Они постоянно подносили их к носу и нюхали. И совершенно одинаково закрывали глаза. Казалось, они вот-вот упадут, но потом они приходили в себя и снова медленно продвигались вперед.
— Уезжаем, живо. Не нравятся мне они, — сказал Иван Леду, клавишник-француз,
А ребятишки не спеша приближались.
— Быстрей! Быстрей! — требовал Грациано.
— Не могу, черт! — орал клавишник. Трое оказались перед фургоном и ухватились за дворники и решетку радиатора. — Ты же видишь, поеду вперед — задавлю их.
— Так езжай назад.
Иван посмотрел в зеркало заднего вида.
— Они и сзади. Не знаю, что делать.
Розалин Гаспарян, певица-армянка, маленькая девушка с прической из разноцветных косичек, вопила, вцепившись в Грациано.
Ребятишки снаружи ритмично колотили руками по корпусу и окнам, отчего сидящим внутри казалось, что они находятся внутри барабана.
Все «Бенгальское радио» орало от ужаса.
Окно со стороны водителя разлетелось вдребезги. Огромный камень и тысячи мелких осколков полетели во француза, поранив ему лицо, и десяток маленьких рук просунулись внутрь, хватая его. Иван визжал как сумасшедший, пытаясь освободиться. Грациано пытался бить по этим щупальцам стойкой от микрофона, но едва исчезало одно, внутрь просовывалось другое, и вот одно, самое длинное, схватило ключи.
Мотор заглох.
А они испарились.
Их больше не было. Ни спереди, ни по сторонам. Нигде.
Музыканты жались друг к другу в ожидании неведомо чего.
Пресловутое межэтническое слияние, которого так долго и безуспешно пытались они достичь на концертах, было налицо.
Потом раздался металлический скрежет.
Ручка боковой двери опустилась. Дверь медленно заскользила в сторону. И по мере того, как она открывалась, появлялись худенькие фигурки ребятишек, белые в лунном свете, с глазами темными и полными решимости получить желаемое. Когда дверь распахнулась полностью, перед ними оказалась толпа ребятишек с ножами в руках, они смотрели молча. Один из самых маленьких, лет девяти-десяти, не больше, с пустой черной глазницей, жестом велел им выходить. От этой дряни, которую он нюхал, он стал суше египетской мумии.
Музыканты вышли с поднятыми руками. Грациано помог Ивану, промокавшему бровь краем футболки.
Одноглазый показал на дорогу.
И «Бенгальское радио» пошло в бразильскую ночь, не оглядываясь.
На следующий день в полиции их уверяли, что им повезло.
Но сейчас Грациано не в Рио-де-Жанейро.
«Я в Искьяно Скало, мать твою!»
Край, где люди тихие и богобоязненные. Где ребятишки ходят в школу, играют в мяч на площади 25 апреля. По крайне мере, до этой минуты
Увидев злые глаза парня, который готовился вновь его ударить, он засомневался.
— Ну все, хватит. — Он поднял ногу и ударил его каблуком сапога прямо под дых. Хулиган взлетел в воздух и, не сгибаясь, как Большой Джим, опрокинулся на спину в грязь. Мгновенье лежал не шевелясь, открыв рот, но потом резко повернулся, вскочил на колени, прижав к животу руки, и выплюнул что-то красное.
«Черт! Кровь! Кровотечение, — подумал Грациано обеспокоенно, но в то же время восхищаясь силой своего удара. — Что я вытворяю? Да ничего. Подумаешь, немного задел его солнечное сплетение».
Слава тебе господи, худой выблевал не кровь, а помидоры. И даже непереваренные кусочки пиццы. Прежде чем идти на дело, парень угощался пиццей с помидорами.
— Убью-ууууууууууууууууу! Убью-ууууу! — орал меж тем у Грациано над ухом умственно отсталый, вцепившись ему в плечи и пытаясь одновременно придушить его и сбить с ног.
От него мерзко воняло. Луком и рыбой.
«А этот, похоже, сожрал большую пиццу с луком и анчоусами».
Это удушливое дыхание придало Грациано сил, и он сбросил парня на землю: наклонился, схватил за волосы и перекинул вперед, как тяжелый рюкзак. Звереныш перекувырнулся в воздухе и рухнул наземь. Грациано не дал ему времени пошевелиться и пнул его в грудь.
— Получай. Ну что, приятно? — Тот истошно завопил. — Неприятно? Мотайте отсюда.
Оба, как побитые кот и лиса из сказки, поднялись и прихрамывая поплелись к своему мотороллеру.
Дебил завел мотор, худой сел сзади, но прежде чем уехать, пригрозил Грациано:
— Погоди! Много о себе возомнил. — Потом поглядел на мелкого, который уже поднялся на ноги. — А с тобой мы еще не закончили. Сегодня тебе везет, завтра — нет.
Он возник ниоткуда.
Как добрый парень из вестерна, человек с Запада, как Безумный Макс.
Дверца черной машины открылась, и вышел вершитель правосудия, одетый в черное, в солнечных очках, в развевающемся плаще, красной шелковой рубашке, — и показал им.
Пара приемов каратэ — и готовы Пьерини и Фьямма.
Пьетро знал его. «Это сам Билья». Тот, что встречался со знаменитой актрисой и участвовал в шоу Маурицио Костанцо.
«Может, он как раз ехал от Маурицио Костанцо, остановился и спас меня».
Прихрамывая, он подошел к своему герою, который стоял в стороне от дороги и пытался рукой почистить грязные сапоги.
— Спасибо вам. — Пьетро протянул руку.
— Не за что. Только сапоги испачкал, — ответил Грациано, пожимая мальчику руку. — Больно тебе?
— Немного. Мне уже и раньше было больно — я с велосипеда упал.
На самом деле бок, в который они его пинали, сильно ныл, и Пьетро чувствовал, что потом станет еще хуже.
— Почему они тебя обижали?