Я захватываю замок

Смит Доуди

В голосе звучал неподдельный ужас. Боже, не случилось ли с Топаз какого несчастья? Ноги сами понесли меня в «буферное государство». У порога родительской спальни я остановилась — в глубине комнаты стояла Топаз в черном вечернем платье унылейшего фасона (оно ей никогда не нравилось). Роскошные длинные волосы были собраны в узел. На лице я заметила макияж — совсем легкий: немного румян и помада. Но как он ее преобразил! Превратил в настоящую скучную мышку. Мило, не спорю. Только взгляд не задержишь.

Меня никто не видел.

— Мортмейн, — заговорила мачеха, —

сегодня вечер Роуз. Пусть все внимание достанется ей.

Я вернулась на цыпочках к себе.

Какая же Топаз добрая! Столько часов перешивала свое лучшее вечернее платье, а надела невзрачное черное! Явись мачеха во всем великолепии — и красота Роуз на ее фоне покажется обычной миловидностью.

В тот вечер, когда к нам впервые заглянули братья Коттон, она тоже сразу отошла в тень. Благородная душа!

— К черту! — ругнулся отец. — Видит Бог, гордиться мне уже почти нечем. Так дайте гордиться хотя бы женой!

— Милый!.. — хрипло вздохнула Топаз.

Я торопливо сбежала вниз по лестнице и затеяла с Роуз беспечный разговор, стараясь задержать ее в гостиной. Наверху мы были бы лишними. Мне всегда неловко, когда я вспоминаю о том, что отец с Топаз муж и жена.

Наконец они спустились вниз; лицо мачехи обрело обычную бледность, чистые светлые волосы струились по спине. Платье в греческом стиле (ее лучшее) серым трепещущим облаком окутывало стан, а плечи и голову прикрывал серый шарф. Потрясающая красавица! Именно таким мне представляется ангел смерти.

Тут подъехал огромный чудесный автомобиль Коттонов. Мы выплыли во двор. Стивен с Томасом остались дома. Бедняги! Но Топаз приготовила им на ужин утешительные сосиски.

По пути в Скоутни-Холл мы почти не разговаривали. Меня, например, смущал шофер, суровый мужчина с безупречными манерами и большими ушами. За окном мелькали темные поля. Я сидела на заднем сиденье, воплощение хрупкости и роскоши — по крайней мере, так я себя ощущала. Интересно, что чувствовали остальные?

Отец в вечернем костюме смотрелся превосходно; излучал доброжелательность, улыбался, но немного нервничал. То есть мне казалось, что нервничал. Я ведь на самом деле так мало о нем знаю! И о Топаз. И о Роуз. Да обо всех, кроме себя. Откуда у меня эта приятная уверенность, будто я могу угадывать, о чем думают люди? Угадать мне удается лишь мимолетные, поверхностные мысли. Иногда.

За долгие годы я так и не поняла, отчего отец бросил писать! Даже не представляю, что чувствует к Коттонам Роуз. А Топаз… О ней мне вообще ничего не известно. Например, всякому ясно, что она добра. Однако мне и в голову не приходило, что мачеха способна на благородное самопожертвование ради Роуз. Мне стало ужасно стыдно: как я смела подозревать Топаз в фальши? И тут мачеха воскликнула приторным голосом:

— Мортмейн, смотри, смотри! Разве тебе не хочется стать древним стариком, доживающим свой век в уютной светлой гостиничке?

— Разумеется! И чтобы непременно мучил ревматизм, — отозвался отец.

— Милый, ты дуралей!

По дороге мы заехали за викарием. Пришлось хорошенько потесниться: кринолин Роуз занимал уйму места.

Викарий —

милейший человек лет пятидесяти. Кругленький, с вьющимися золотистыми волосами. Он скорее похож на постаревшего младенца, причем не слишком благочестивого. Отец как-то обронил: «И что только привело вас в Церковь!» — «Воля Божья», — улыбнулся тот.

Окинув нас взглядом, викарий воскликнул:

— Мортмейн, от ваших дам глаз не отвести!

— Только не от меня, — вставила я.

— А ты девушка коварная — этакая смесь Джейн Эйр и Бекки Шарп. Да, очень опасная девушка! Красивые у тебя коралловые бусы.

Постепенно он вовлек всех в разговор и даже рассмешил шофера. У него талант смешить людей на ровном месте. Правда, странно? Наверное, люди легко себя с ним чувствуют.

К Скоутни-Холлу мы подъехали в полной темноте, окна особняка ярко светились. Главное здание построено в шестнадцатом веке, павильон у садового пруда — в семнадцатом. Снаружи я не раз его рассматривала, когда заворачивала в парк после школы. Скорей бы оглядеть дом изнутри!

Мы поднялись по низким, истершимся ступеням и едва потянулись к колокольчику, как дверь распахнулась. При виде дворецкого мне стало не по себе: никогда меня прежде так торжественно не встречали. Но викарий знал слугу и дружески с ним заговорил.

Верхнюю одежду у нас забрали в передней — вещи нам одолжила Топаз, чтобы мы не опозорились, явившись в зимних пальто. В особняке царила приятная атмосфера благородной старины; ароматы цветов и воска сливались в сладкое благоухание, подкисленное запахом плесени. Один этот воздух сразу внушает нежность к прошлому.

Мы прошли в небольшую гостиную; у камина стояли Коттоны и еще двое гостей. Миссис Коттон продолжала разговаривать до тех пор, пока о нашем прибытии не объявили; тут она обернулась… и на миг потеряла дар речи. Думаю, ее поразили Роуз и Топаз. Саймон глядел только на сестру. Потом все принялись здороваться. Нас представили мистеру и миссис Фокс-Коттон, английским родственникам Коттонов (видимо, очень дальним). Услышав имя мистера Фокс-Коттона — Обри, — я вспомнила, что он архитектор. О нем писали в журнале. Очень элегантный мужчина средних лет, с сероватым лицом, жидкими бесцветными волосами и красивым, сочным, несколько манерным голосом. Когда подали коктейли (впервые попробовала — очень противно), я случайно очутилась рядом с Фокс-Коттоном и между делом поинтересовалась его мнением об архитектуре дома. Он с воодушевлением вскочил на любимого конька.

— Это настоящий дворец, только в миниатюре. Тем он и хорош. Здесь есть все: большой зал, длинная галерея, внутренний дворик, — но скромные размеры позволяют содержать дом и в наши дни. Как я мечтал здесь поселиться! Вот бы уговорить Саймона сдать мне его в долгосрочную аренду… — довольно громко заключил архитектор, рассчитывая, что услышу не только я, но и старший Коттон.

Рассмеявшись, Саймон сказал:

— Ни за что!

Тут мистер Фокс-Коттон спросил:

— Не подскажете… вон та изящная леди в сером… это ведь Топаз с картины Макморриса из галереи Тейта?