Я запрещаю этому быть на Земле
Шрифт:
– А где свободные берут еду?
– Собирают в дикой природе, – ответила Карина. – Частично выращивают сами без применения всех этих ядов. И получают очень хорошие урожаи. Кстати, большие, чем горожане.
– То есть, организация особей в рое даже едой своих членов обеспечить не в состоянии? А свободные живут припеваючи? – выхватила я абсурдную мысль, но в ней мелькнула искра хоть какого-то смысла.
– Вот именно.
– Но я так и не понимаю для чего, могут умышленно травить своих собратьев. – покачал головой доктор Ройза.
– Это,
– Да, но обычно, это психическое подавление, – вмешалась Карина, – иногда физическое насилие. Что бы умышленно травили еду – я с таким не сталкивалась.
– Я тоже, – призналась я, перебирая в голове все известные мне факты. В словах Занозы была логика. Но мог ли этот нелепый факт с отравленной едой вписаться в список признаков рабства? Всё это казалось нелепым и противоестественным. Хотя, в случае с рабством, противоестественно абсолютно всё.
– И сколько этого яда необходимо скармливать сородичам, что бы держать их в подчинении? – уточнила я у доктора.
– У нас нет возможности без права сбора биопроб вычислить точное количество, – вздохнул доктор. – Но они явно перебарщивают с дозировкой.
– Потому что смертность у них на запредельно высоком уровне, – добавила Карина. – И умирают они рано, чуть ли не в подростковом возрасте.
– Видишь, это явно искусственное внешнее воздействие для удержания популяции под контролем, – устало произнесла Заноза, словно её приходилось доказывать мне эту истину уже раз сорок. – Если бы это был природный механизм контроля, химические регуляторы вырабатывались бы в организме сами. А здесь сложный и трудоёмкий процесс добычи химических реактивов в шахтах, распыления на полях, сбора и обработки. Всё это требовалось организовать и постоянно контролировать именно для угнетения части населения. Это рабство, Дара.
– Природа дама ленивая и умная, – добавил доктор Ройза. – Она никогда бы не стала так усложнять естественный механизм контроля за особями в рое.
Он внимательно посмотрел на Сашу.
– Да, я ещё не ужинала, – не выдержала его взгляда Заноза.
– Ну что мне с вами делать? – вздохнул доктор, – десятый час вечера.
– Мамаша узнает – мало не покажется! – Карина выразительно взглянула на Занозу. – И Дара, наверно, тоже не ужинала. Если хотя бы обедала.
– Пойдем, поедим, – предложила Заноза, вздыхая. – Не будем портить цифры отчета нашему доктору.
– Вы на неё не смотрите, – посоветовал доктор Ройза, – Саша так увлекается исследованиями, что о времени забывает. Так что, командуйте перерывами сами.
– Спасибо, учту. Но я сама такая же, – улыбнулась я заботливому доктору.
Они не могут стать морковкой
– Ешь. Не отравлено, – Заноза насмешливо хмыкнула, выведя меня из задумчивости.
– Да я и не думала… то, что я пялюсь на свою тарелку, ещё не значит… – я сдалась. – Я просто задумалась.
– Знаю, – Заноза спокойно продолжила ужинать. – Мы все через это прошли. Кроме, разве что капитана. У Флоренс удивительный дар не понимать суть сообщения.
– Или не принимать всё близко к сердцу.
– И к желудку, – кивнула Заноза.
Я заставила себя проглотить кусочек. Самообладанию Занозы можно было только позавидовать. Я гоняла по тарелке не съеденные кусочки, оттягивая момент признания самой себе, что не смогу это доесть. Разговоры об отравленной пище прекрасно отбивают чувство голода. Но не отбивают желания избавиться с тупым раздражающим чувством не понимания смысла.
– Травят еду, что бы сделать слабее и подчиняемее. С точки зрения роя – это не логично, – моя вилка негодующе застыла на безопасном от еды расстоянии. – Отравленная еда не вписывается ни в одну концепцию. Потому что и те, кто вместе с тобой в рое на твоё благо работают, и те, кто как рабы вместо тебя на твоё благо работают, должны быть сильными и здоровыми. Что толку рабовладельцу от больного и слабого раба? Вместо того, что бы наслаждаться плодами его труда, рабовладельцу придётся лечить и выхаживать бедолагу. И, тем не менее, они травят еду.
– Может, это единственный способ сдерживать развитие конкурентов, способных свергнуть тебя с социально значимой позиции в обществе.
– Они же сами эту отраву не едят?
– Нет, конечно, – с завидным хладнокровием Заноза продолжала опустошать свою тарелку. – У них спецпитание.
– Так, если подойти к этому с точки зрения версии про сдерживание перехода их в следующую стадию развития, – я вилкой организовала замученную еду на тарелке в подобие диаграммы, – то, здесь рядовые умпалы, здесь их элита – ущебры, и потом высшие жрецы. Так?
Заноза с сомнением покосилась на мою тарелку. Диаграмма местной социальной лестницы вышла так себе. Я машинально поменяла пару кусочков местами, сочтя, что те недостаточно жирные для роли жрецов.
– С таким применением отвергнутого ужина я сталкиваюсь впервые, – призналась Заноза.
– Да ладно, как вообще можно есть после такого? – я развернула к ней своё продуктовое творение. Если это рой, то ущебры не могут переродится в жрецов, а умпалы не могут переродится в ущебров, верно?
– Да. В рое ты рождаешься под функции определённого органа, и никакой социальной мобильности быть не может.
– Тогда, какой смысл травить и сдерживать развитие сородичей?
– Вот и я говорю, это рабство, – воодушевилась Заноза.
– Сдерживать развитие необходимо, если конкурент может развиться в тебя. Но, судя по твоему отчёту, умпалы в любом случае не могут стать ущебрами. Так зачем их дополнительно травить?
– Возможно, они не могут стать ущебрами как раз из-за того, что их держат в ослабленном состоянии. Что бы родился ребёнок ущебра, матерей переводят во дворец. И меняют им питание.