Я живу в этом теле
Шрифт:
– Он не кукла! Он сохранил в себе волю и силы… Вон у Королева спросите. Королев, как считаешь: подпишет президент указ о мобилизации?
Я вздрогнул, догадываясь, что обращаются ко мне, ведь это я – Егор Королев, самец, двадцать девять лет, младший научный сотрудник, работаю в этом загадочном заведении.
– Президент? – переспросил я торопливо. – Какой президент?
Из-за столов подняли головы даже те, кто не принимал участия в споре. То ли я был известен как заядлый спорщик, что в каждую бочку, то ли голос мой прозвучал не совсем так, как
Вавилов переспросил саркастически:
– Какой президент?.. В самом деле, какой у нас президент? Кто правит страной? Стоит ли помнить такой пустячок?
Засмеялись все, даже за дальним столом Маринка улыбнулась, на розовых щеках заиграли милые ямочки. Корнийчук заржал так, что рядом отодвинулись бы кони, чтобы не подумали на них.
– Королев прав, – заявил он неожиданно. – Что есть президент, как не кукла, которой двигают умелые руки? Вот только какие группы им двигают, это вопрос. Я все же считаю, что военно-промышленный комплекс.
– Какой ВПК, – отмахнулся Вавилов, – мафия! Мы сами из ВПК, разве мы чувствуем, что наши боссы чем-то двигают? Все захватила мафия!
– Банки, – возразила Маринка. – Теперь всем правят банки. Или транс… трансвести… транснациальнистические, фу, слово-то какое длинное!.. компании. Они и есть правительство. Настоящее, мировое!
Из другого конца комнаты откликнулся бодро Розенкренц:
– Мировое? Тогда это мы, проклятые сионисты!
Только я молчал, позволяя топтать меня ногами, вытирать подошвы и вообще по-всякому показывать свою эрудицию и умение разбираться в сложнейших государственных проблемах. И даже мировых.
Вавилов острил, но, на мой нынешний взгляд, в его словах как раз не было ни сарказма, ни даже шутки. В самом деле, какая разница, какой президент правит на этом крохотном глиняном шарике, что несется через Вселенную? Стоит ли запоминать такой пустячок, если люди не могут запомнить более важные вещи? Я не стал бы запоминать даже имя властелина галактики. Это тоже так мало и мелко!
До обеда я успел дважды сбегать вниз в буфет, осушил две чашки крепчайшего кофе. Черт с ним, что укорачивает жизнь. Часики уже тикают, а чутье подсказывает, что мне здесь уже недолго осталось. Совсем недолго.
Но чутье подсказывает только мне, живущему внутри этого разумоносителя, а вот он сам воспринимает этот мир как правильный и естественный. Если и ворчит, то на цены, налоги, дураков депутатов. Для него естественно то, что дико для меня: на косметику в этом мире тратится в восемьсот раз больше средств, чем на космос, а если бы деньги, истраченные на безуспешные поиски эликсира от облысения, пустить в науку, то за два-три года нашли бы средство и от рака, и от СПИДа, и от всех сердечно-сосудистых, именуемых чумой их века.
Научно-исследовательские лаборатории, получив колоссальные средства, разрабатывают новые покрои одежды, шляп, обуви. Там работают лучшие умы, ибо если будут создавать особые ткани скафандров для высадки на Марс, то получать
Эти люди даже не знают, что они – смертны. Нет, теоретически знают, но это сказано где-то вскользь, а масса церквей, сект и учений все века твердит о жизни после смерти. Здешний человечек твердо уверен, что его жизнь никогда не оборвется. Это видно хотя бы по тому, как живет мой разумоноситель… То тело, в котором я сейчас нахожусь.
Да, сказал я себе напряженно, они просто живут. Как живут все растения, животные, рыбы, насекомые. Только у этих существ, они называются людьми, инстинкты усложнились настолько, что выделился особый вид инстинкта, называемый ими разумом. Этот разум помогает лучше удовлетворять все инстинкты этого существа: размножение, поиски еды, захваты территории.
Что это не настоящий разум, а лишь инстинкт, говорит то, что они даже не задумываются, что все они – смертны. И не просто смертны! А настолько смертны, что никто из них не в состоянии прожить даже один галактический день, то есть полный поворот галактики вокруг своей оси, что вертится так же бешено, как крутится их крохотная планета. Если мне не изменяет память, то один оборот эта небольшая галактика делает всего за триста двадцать миллионов лет.
Нет, этот мир нелепей нелепого. Возможно, для того меня сюда и забросили, чтобы я смог разобраться. Или вмешаться? Только что весь мир облетела скорбная весть: на пороге своего роскошного особняка застрелен знаменитый дизайнер такой-то. Весь мир скорбит, весь мир негодует…
Наверное, я бы тоже негодовал, будь я просто этим существом. Но теперь у меня волосы встают дыбом от этого нелепого вывиха, по которому пошла здешняя цивилизация. Ведь дизайнер одежды – это всего лишь человек, который придумает новые способы украшения здешних самок чуть иначе, чем были украшены ранее. Но мир совершенно не знает настоящих творцов их же собственной цивилизации! Никто не знает, кто создал их телевизоры, холодильники, компьютеры… И уж конечно, те настоящие гении не имели и сотой доли тех богатств, влияния и могущества, как эти по сути своей ничтожные, но довольно ловкие люди.
– А я поеду на Кипр, – донесся бодрый голос Вавилова. – Надо мир посмотреть, надо!
– Да, теперь выпускают, – сказал кто-то.
– Были бы баксы…
– Да, без «зеленых» теперь никуда.
– А нам чем платят?
Я поднял от «клавы» голову. Возле стола Маринки, самой хорошенькой в отделе, стояли в картинных позах Вавилов и Киреев, красовались, надували щеки, распускали павлиньи хвосты. Маринка мило улыбается, всем давно знает цену, но об ее оценках лучше не спрашивать, зато улыбается одинаково мило всем, начиная от директора до уборщика мусора.