Я знаю, кто убил Лору Палмер
Шрифт:
Нора стояла у прилавка. Ее парка была облеплена мокрым тающим снегом, волосы убраны под черную вязаную шапочку. На ее шее висел чехол с фотоаппаратом.
— Добрый день, — улыбнулась Яна.
— Добрый, — осторожно ответила Нора, косясь на стоящий на маленькую чугунную горелку, которая стояла на прилавке.
Яна пожала плечами, бросила в медное блюдце несколько щепоток сандаловой стружки и поставила его на горелку.
— У меня особенный прокат, — надменно сообщила она. — Слышали про «магию кино»?
— Я воспринимала это в метаморфическом смысле, —
В воздухе медленно расползался прозрачный дымок, пахнущий медом и нагретым солнцем деревом. Нора достала фотоаппарат и стала настраивать объектив.
— Вчера мне отдали несколько сборников венгерского артхауса, и я все их пересмотрю, — пожала плечами Яна. — Еще у меня есть французский экспериментальный хоррор — дивной бессмысленности гимн аутофагии — а неделю назад я рыдала над тем, что мужчина и женщина в ушанке уехали по железной дороге на осле.
— И в чем магия? — заинтересовалась Нора.
— В том чтобы не спиться, — флегматично ответила Яна, доставая из кармана бархатный мешочек. — Хотите, я вам погадаю?
— Не нужно.
— Да бросьте, — поморщилась Яна и накинула на прилавок бордовую бархатную тряпку — распоротый подол старого вечернего платья. — Я вам сейчас расскажу, зачем вы пришли и что вы здесь найдете.
— Я полагаю… — начала Нора, но Яна жестом остановила ее.
Она раскладывала «паука» несколько минут — четыре покрытые лаком вишневые косточки с выжженными рунами в центре, по три по углам. Она передвигала косточки, цокала языком и неодобрительно смотрела на Нору. Та улыбалась и фотографировала руны, Яну и стеллаж с кассетами за ее спиной.
— А что в неподписанных коробках?
— Порнография, — равнодушно ответила Яна, посмотрев на полки, куда указывала Нора. — Грузинская.
На самом деле там были домашние записи, которые нужно было переписать на диски.
— А обычные фильмы у вас есть?
— Есть, меня же до сих пор не выселили из квартиры. На артхаусе денег не заработаешь. Но я спасаю кассеты, — сказала Яна. — Как щенков и котят. Забираю все списанное, то, что люди хотят разбить, сжечь и никогда не вспоминать. У меня есть четыре экземпляра «Сало» Пазолини, на одной из кассет, кстати, есть еще его «Медея».
— Вы смотрели? Считаете — это хорошее кино?
— Смотрела «Медею». А «Сало»… знаете, у Де Сада вообще-то была философия, ненависть к природе, недостаточность одной смерти, отчаяние перед неизбежностью отчаяния…
— А кино хорошее? — тихо повторила Нора.
— У меня нет вкуса, у меня с кино просто животная страсть. Но мне не нравится, — призналась Яна. — Избыточное. Это почти китч, но недостаточно китч, чтобы стать хорошим кино.
Она говорила эти слова потому что знала, что Норе это понравится. Что это хорошая история — сестра убитой маньяком девушки собирает брошенные фильмы и не любит экранизации Де Сада. Нора напишет ее и заплатит за свет, купит бутылку вина и новые носки.
Люди прочитают о прокате, и Яна тоже заплатит за свет и, может, ей даже на носки хватит.
Яна раскладывала
— Расскажите о своем любимом фильме, — попросила Нора, раскладывая перчатки на батарее.
— «Куклы» Такеши Китано, — не думая, ответила Яна. Она не знала честного ответа на этот вопрос, и решила, что будет правильным назвать первый, какой придет в голову.
— Почему?
На этот вопрос у Яны тоже не было честного ответа. Она смотрела этот фильм дважды, один раз с Алисой, а второй — чтобы войти в транс. Второй раз она выбрала сцену сна Савако, потому что сон был о синей ночи, мосту, троих смеющихся мужчинах, двух белых масках и девушке, которая увидела лица под масками.
Яне тот транс не принес утешения. Не мог принести, глупая была идея. Норе она, конечно, ничего не сказала.
— Достаточно китч. А может, я хочу, чтобы вы меня считали очень умной и загадочной, — усмехнулась Яна.
— Я все равно не знаю, что это за фильм, — вздохнула Нора и навела объектив на фурин.
Тело паука щерилось острыми краями руны Хагал, рядом неотвратимая петля Ансуз. Рядом с Берканой, означающей Нору, — перевернутая Турисаз. Здесь было и предвестие предательства, и расплата, и гнев. Очень много гнева было в темных вишневых косточках на старом бархате.
Она медленно набросила на руны край тряпки. Перемешала их, свернула в узел и сунула под прилавок.
— Вы скоро получите повышение и будете жить долго и счастливо, если не забудете, что нужно остерегаться черных собак, — сообщила Яна.
— Отлично, — улыбнулась Нора. — Вы давно здесь работаете?
— Почти год, — ответила Яна. — Я открыла прокат незадолго до смерти Веты. Сейчас дают кредиты под очень лояльные проценты.
— И прокат приносит прибыль?
Яна молча выдвинула ящик кассы, в котором болталась мятая пятидесятирублевая купюра.
— Может, вы напишете хорошую статью, и люди начнут ходить чаще, — обворожительно улыбнулась Яна. — Не забудьте написать, что у меня много дублей редких фильмов, и я готова их продавать. А еще я устраиваю показы.
— Но год назад повсюду уже продавались диски, — заметила Нора. — Я, как и многие другие, считаю, что будущее принадлежит DVD.
— Люди привыкли к прокатам, — безмятежно улыбнулась Яна. — Я посоветую фильм, достану редкую кассету и не возьму много денег. Я погадаю, сварю кофе и включу кино для ночного показа. Ни один домашний проигрыватель…
Яна ворковала, с нежностью гладя прилавок и бросая влюбленные взгляды на пустую кассу. Показывала развешенные на стенах старые афиши и репродукции Климта. Зажигала свечи и лампы в красных абажурах, а потом гасила их. Она видела, что Нора скучает, но продолжала пичкать ее уютной ложью так же, как пичкала себя ночными фильмами и виноградным коктейлем. Лишь бы медный след никуда не привел. Лишь бы Нора выпустила свою статью и больше никогда не появилась в ее жизни.