Яблочный пирог. Литературная реконструкция
Шрифт:
У тебя репутация неблагонадежного человека, опасного.
АЛЕКСАНДР
Опасное соседство прежде дядюшку не смущало. Здесь что-то иное. Он переменился ко мне, знаешь? С тех пор как услышал, что кто-то назвал его Пушкиным-дядей. Литературная ревность взяла верх над родственными
ЖАННО
А ведь многие лицеисты думали поначалу, что Василий Львович и есть твой батюшка. Он появлялся в Лицее часто, его все хорошо знали в лицо, а Сергей Львович появлялся намного реже и большинству был неизвестен. Однажды дьячок Мордан мне шепотом говорит: верно ли, что Пушкин незаконнорожденный?* Я удивился, как так. А вот, говорит, Александр «Сергеевичем» значится, а приезжает к нему все время отец по имени Василий Пушкин. Верно, не обошлось без красавицы-турчанки, оттого волосы у Пушкина тёмные и курчавые. Я расхохотался и объяснил ему, что это дядя твой.
* Дьячок Мордан – это прозвище лицеиста Модеста Корфа, однокашника Пушкина по Лицею.
АЛЕКСАНДР
Я не слышал эту историю. Чего только не узнаешь десять лет спустя.
ЖАННО
Наверное, не нужно было рассказывать?
АЛЕКСАНДР
Ничего. У Корфа в голове всегда была мешанина страшная. Кстати, дядюшка по сей день должен мне сто рублей, данные мне на дорогу отцом при отъезде в Лицей. Получил на сохранение, да так никогда и не вернул. С тех пор проценты набежали, и сумма возросла рублей до двухсот. С алгеброй я не в ладах, но все свои долги и долги чужие на память помню и вмиг могу пересчитать. Надо бы взыскать. Поручу в шутку кому-нибудь из московских. Хотя и ты же теперь москвич?
ЖАННО
Нет уж, увольте меня от таких родственных долгов. Предпочитаю долги неденежного свойства.
АЛЕКСАНДР
Долги чести? Есть у меня в Москве один не отданный должок. Что там Толстой? [64]
ЖАННО
Американец? Твой визави?
АЛЕКСАНДР
Он самый. Продолжает злословить на мой адрес?
ЖАННО
Боюсь, что он и думать забыл про тебя. Только за прошлый год стрелялся раз восемь.
64
Пушкин справляется о графе Федоре Толстом – Американце, с которым его связывали в 1820-е годы отношения непримиримой вражды, а в 1830-е – чувства самой нежной дружбы. Как изменчивы наши пристрастия.
АЛЕКСАНДР
Но я-то все помню, и про Чушкина, и про розги. Когда и если я буду на свободе, да появлюсь в Москве, будешь ли ты моим секундантом?
ЖАННО
Не советую тебе снова впутываться в это дело. Если тебе разрешат вернуться в Москву, то следует вести себя благоразумно и благопристойно, а не ввязываться в дуэли. Что будет, если через неделю после возвращения ты убьешь самого Толстого?
Конец ознакомительного фрагмента.