Яблоко по имени Марина
Шрифт:
— Я так и знала…
И тут открылась входная дверь, и в вестибюль ввалился Игорь Петрович — большой, сутулый, как медведь, с растрепанными волосами, в мешковатом сером костюме и бледной, пожомканной рубашке, распахнутый воротничок которой обнажал короткую морщинистую шею. Но его вид не мешал выглядеть ему вальяжно, и в его неухоженности даже чувствовался какой-то особенный шик.
— Иванов! — воскликнул Игорь Петрович. — Приятная для тебя новость: чертежи потребуются только через месяц.
Я изобразил широкую улыбку радости,
— А что могло случиться? Все так хорошо шло…
— Наш подопечный попросил сдвинуть свою защиту, потому что на его ведомство неожиданно свалилась проверка из Москвы, — пояснил Игорь Петрович. — Ему сейчас не до занятий наукой. Так что, если хочешь, отдыхай!
— То есть Павлу можно уйти с работы? — уточнила Лена.
Меня ее вопрос смутил, и я даже шикнул на нее, но Игорь Петрович добродушно махнул рукой:
— Можно. Конечно, можно! — и подмигнул мне. — Все можно, если осторожно. Милая леди, надеюсь, твоя кузина или родственница Ани? А то могут всякие слухи пойти…
— Да, — поспешно кивнул я и тут же поправился:
— Вернее, нет. Не кузина. И не…
— Стоп! — Игорь Петрович усмехнулся. — Кто она, совершенно неважно. А важно то, что вы можете посидеть в каком-нибудь уличном кафе, попить пива и съесть шашлык, — он зажмурился и облизал губы. — Непременно хорошо прожаренный, с сочной корочкой, посыпанной мелко порубленной кинзой, и чтобы каждый кусочек отделялся от другого кольцами лука и кружочками помидоров. У вас еще нет проклятого холецистита, и с печенью, наверное, полный порядок — вам можно лакомиться жареным, а вот мне — только пареным. Эх!
Игорь Петрович, пригорюнившись, стал взбираться по крутой лестнице. Преодолев шестую ступеньку, он остановился и оглянулся:
— Кстати, — поднял он указательный палец. — Не давайте поливать шашлык дебильным кетчупом. Настоящий соус умеют готовить только в Тбилиси, я точно знаю. Лучше попросите побольше зелени. И запивайте холодным светлым пивом, лучше — нефильтрованным пшеничным. Эх!
Он сочно чмокнул пухлыми губами, махнул рукой и принялся снова взбираться по лестнице, держась за перила.
— Колоритный у тебя начальник, — шепнула Лена и взяла меня за руку. Ее теплая ладонь чуть вздрагивала. — Сразу видно: любит жизнь во всех ее проявлениях. С ним, наверное, не скучно работать.
— Верно, — я мягко, но настойчиво попытался высвободиться из цепкой Лениной лапки. — С ним не соскучишься.
— Боишься, что нас засекут? — Лена сама разжала ладонь, отпуская мою руку. — Никогда ничего не бойся, дурашка. Это привлекает внимание. Все, что делается открыто, воспринимается как само собой разумеющееся. Если на глазах у всех я держу тебя за руку, значит, нам нечего скрывать: возможно, мы просто старые добрые друзья, которым есть о чем поговорить.
— Конспираторша, — хмыкнул я. — С тобой тоже не соскучишься…
— А то! — Лена игриво хлопнула меня по плечу. — Помнишь, как нас мой муж чуть
— Ты могла бы предупредить, что вы решили снова жить вместе, — возразил я. — Молодой и глупый, я тогда еще не знал, что у некоторых такие отношения — что-то вроде образа жизни: то сходиться, то расходиться, то бешеная страсть, то — иди на фиг…
— Чужая семья — потемки, — Лена назидательно подняла указательный палец.
— А муж и жена — одна сатана? — я улыбнулся и ради шутки вопросительно приподнял бровь.
— На свой вопрос ты сейчас и сам можешь ответить, — Лена постаралась скрыть язвительность за тонкой усмешкой.
Я решил не обращать внимания на ее колкость. Но то, что чужая семья — потемки, был согласен на все сто процентов. Лена почти ничего не рассказывала мне о своем бывшем муже, я только и знал, что тот остался в маленьком захудалом райцентре, служил в райфинотделе, иногда приезжал по делам во Владивосток, виделся с их общей дочерью — ходил к ней в детсад, обаял там всех воспитательниц и нянечек. Но, как уверяла Лена, он уже не интересовал ее как мужчина. Хотя, по ее словам, был высоким симпатичным брюнетом с ярко-голубыми глазами, носом с горбинкой — многие принимали его за грузина. Стройный и подтянутый, он непременно выделялся из толпы, и многие женщины обращали на него внимание.
«Ах, если бы они знали, что прекрасный великан в постели — полный пигмей! — говорила Лена. — Вот ты невысокий и не писаный красавец, и к тому же очкарик, зато тебя ощущаешь во всей полноте, — ее слова меня обычно страшно смущали, но Лена, как ни в чем не бывало, ласково продолжала: — Что бы там ни говорили про любовь, как бы ее ни романтизировали, а если она в физиологическом плане несостоятельна, то проходит довольно быстро. Любовь, что костер: не бросишь палку — погаснет. Цинично? Ах, миленький ты мой! Ты еще так плохо знаешь женщин…»
Хм! Я и вправду плохо их знал. Ну как я мог, к примеру, даже подумать, что приличной женщине иногда хочется быть безоглядно распутной? И все — ради того, чтобы доставить удовольствие мужчине, который ей нравится. Вот и Лена повела себя как самая последняя шлюха, когда однажды мы оказались в подъезде вонючей «хрущевки» на окраине Владивостока. Тогда мы засиделись на дне рождения у моего однокурсника, посмотрели на часы: шел первый час ночи. Была надежда, что еще попадем на последний автобус.
О том, чтобы остаться ночевать у хозяев, и речи не заходило: в двухкомнатной квартирке ютилось семейство из пятерых человек. Плюс приехала бабуська, которая специально привезла из деревни подарки для внука: корзину белых грибов и двух куриц-хохлаток. Боровики пожарили и выставили на стол — вкусно получилось, пальчики оближешь! А вот что делать с курицами, никто не знал — вернее, знали, но хохлаток сначала нужно обезглавить и ощипать перья, на что хозяева решиться никак не могли. Птиц определили пока что на балкон. Так что даже его уже заняли.