Яблоко транзита
Шрифт:
Между тем, услышав о просьбе конфидента – цивилизованно разъехаться – президент к ней приценивался добрых два месяца. Но тут сам проситель сделал предложение (визит парламентеров к Навальному), от которого было не отказаться. Да и прорисовалось невольно: проверенный, ориентирующийся в российских реалиях агент влияния в Европе – дело не лишнее. Не предсказать ведь, сколько россиян-экспатов кинутся записываться в Секту свидетелей Гулага. Он же не резиновый…
Стороны ударили по рукам, прежде заключив джентельменское соглашение: Куршин, как и прежде, о кремлевском ангажементе (пусть то малая тайна) помалкивает, продолжает баловать либеральную мысль своими текстами (3-4 в месяц), держа в уме их адресат, ревностно соблюдает режим,
Так Алекс Куршин, завершив очередной российский цикл судьбы, сел на событийную мель, к которой, в общем-то, давным-давно стремился. Тот модус заработал честно, являя пример здравомыслия и изобретательности, причем, редкого извода – житейского.
Но не успел он к новой рамке себя примерить, как угодил в оборот в чем-то драматичнее, чем прежний. Да еще в условиях карантина предсказывавшийся с трудом.
Общеизвестно, было бы поле притяжения, а претендент/ка на ту кабалу найдется. Так вот Алекс Куршин с юных лет таким магнитом слыл и, что любопытно, контрастом возрасту только крепил репутацию рокового мужчины. Разумеется, в своей возрастной категории, впрочем, весьма эластичной…
Кремлевская вольная, вызволившая его из полудобровольного плена, помимо философских далей, поначалу никуда не звала. К самому бы, новому, приноровиться: триумф-то легкие распирает. Потому Ольгу – единственно одушевленное в отеле лицо, за кадром мелькавшее – он ни так, ни этак не воспринимал. Тем более как женщину, ибо обслугу, синих воротничков, находил не столько себе неровня, сколько бесперспективную (в силу занятости) для общения. Ко всему прочему, его незримо отталкивал регионального колорита костюм, в который горничная была облачена – униформа заведения и стиль региональных слетов и банкетов этой страны. В этом, он полагал, было что-то атавистичное, ассоциативно отсылающее к не столь давним, но явно не лучшим немецким временам.
Тут Ольга себя огранила во времени и пространстве. Ее не стало больше, то был, скорее, эффект челнока. Ее контур мелькал то в столовой, то в бассейне, причем, мимолетно – он даже не успевал его запечатлеть.
У Алекса, бывалого путешественника, та перемена не могла не отложиться, ведь гостиничная обслуга обучена держаться условной подсобки. Правила эксплуатации гостиницы предназначены сводить к минимуму пересечения персонала с гостями.
Как бы то ни было, те едва различимые подвижки приглядом не казались. Зато в какой-то момент его потревожило другое, дыхнувшее душным миром страстей. Рано утром, в 07.30 , выходя на пробежку, он впервые лоб в лоб столкнулся с горничной, казалось, в смятении.
Но то стало лишь прелюдией откровения. Прозвучавшее Guten Morgen позвало, как минимум, познакомиться, но некая инерция полуяви полусна тому помешала. А смутил Алекса русский акцент, который он определял безошибочно. Причем делал он это чуть ли не с садистской настойчивостью – без оглядки на обстоятельства, поры годы и материки. Мог с бухты барахты вогнать в краску девятнадцатилетнюю кассиршу в Манчестере, урожденную Великобритании, перейдя с ней на русский и ничуть не смущаясь, примет ли этот прикладной мультикультурализм этнически гомогенная очередь позади или нет. Не меньше конфузились его спутницы по поездкам: человек будто достойный, но под этой вывеской – рентген инквизитора.
На следующее утро он уже инстинктивно высматривал в лобби горничную, оказалось, вполне ничего, да и возраста второй молодости. Но тщетно,
Между тем по возвращении в лобби Алекса ждала та самая пустившаяся в кругосветку страсти женщина, кивнувшая вместо приветствия. Дымящая чашка чая, которую она как бы предлагала вошедшему, казалась Алексу самым неуклюжим ритуалом знакомства, который он когда-либо встречал, при этом неудержимо влекущим. То был еще приз удачливому, обласканному судьбой мужику и даже символ очага, вокруг которого завяжется ближайшая жизнь.
Алекс некоторое время постоял у входа, казалось, оценивая то ли претензию на свою персону, то ли провокацию, и, наконец, определился. Отряхнувшись и сбив с кроссовок снег, он неуверенно, если не застенчиво потопал к горничной, на ходу протягивая руку, как бы намереваясь угоститься предложенным чаем.
Угостился, но пить не стал, по крайней мере, пока – примостил чашку на журнальном столике. Казалось, его больше беспокоила неестественно зависшая чашка в руке у горничной, нежели нелепость самой ситуации, чреватой не совсем понятно, чем.
– Предлагаю познакомиться. Я Алекс, – обратился к визави, как оказалось, миротворец не только российской закулисы.
Женщина, вся на иголках, вскинула голову, возможно, в изумлении, почему этот господин заговорил с ней по-русски. Она-то повода не давала… Откликнулась: «Ольга. Очень приятно».
Будто время развить приключение, но Алекс, условно говоря, поперхнулся – незнанием, какие слова и действия приличествуют моменту. Стушевался, потупился, надо полагать, приноравливаясь к встрече-самозванке. Но причина тому – не элемент неожиданности, а сильное чувство влечения, на него нахлынувшее. Его было не описать – оно просто возникло, прибирая естество созерцателя.
– Пора готовить вам завтрак. Пейте чай, остывает ведь… – обнулила неловкий эпизод Ольга и устремилась на кухню. Ее нетвердая походка сулила череду прекрасных откровений, которые, как это у дорожного романа водится, обрываются болью разлуки; за свою развеселую жизнь Алекс вкусил множество встреч и расставаний.
Они проговорили до обеда, и могло возникнуть впечатление, что голод общения – единственная сила, которая их чувствами и мыслями управляет. И искра божья, вспыхивающая между мужчиной и женщиной, здесь ни при чем. Казалось, будто каждый из них вырвался на час-другой из многодневной одиночки, оттого успеть бы выговориться. При этом Алекс, встретив тонкую, эмоционально богатую натуру, прикипел к ней, Ольга же, как ей казалось, не запала на сердцееда, а преследовала прикладную цель, обознавшись при этом. Подслушав во время завтрака разговор Алекса и Егора, изобиловавший эвфемизмами, пришла к выводу, что импозантный Алекс Владимирович, как его величал с пиететом юный помощник, крупная российская шишка. Стало быть, шанс решить ее проблемы, пусть теоретический. Так это было или не совсем, но Ольга, реально угодившая в лужу неурядиц, покушение на суверенитет гостя объясняла себе таким образом.
То, что с кандидатурой в покровители вышла промашка, Ольга вникла спустя считаные минуты общения. Алекс был кем угодно, только не россиянином, как и не занимал он в российской иерархии власти или влияния какую-либо нишу. Она, москвича по рождению, в первом браке вращавшаяся в околовластной тусовке, это прочувствовала. При этом более харизматичную в своих манерах персону, чем Алекс, она не встречала; ничего общего с заносчивым, пузырящимся самомнением, фальшь на фальши, московским бомондом он не имел. Главное – при всей его монументальной незаурядности он был какой-то настоящий, лишенный рисовки, самомнения. Более того, ей казалось, на него можно положиться, пусть никаких физических доказательств тому, помимо «продукта» голой интуиции, не существовало.