Яблоко транзита
Шрифт:
– Он, Куршин, за семью замками был, в «Бочаров Ручье» дематериализовавшись. Узнать новые координаты вышло чудом, между делом… – разъяснял, сколь неисповедимы пути кремлевских фаворитов, Сомов.
– Ладно, – отмахнулся Худорковский. – Но не врубиться, что Куршин – один из наших приоритетов тебе, Витя, чести не делает. Постучав пальцами по столешнице, в полголоса произнес: – Выкладывай…
– Не знаю. Внешне, будто Кремлем он списан… – струил сомнения Сомов. – После нескольких лет изоляции иначе его дембель не объяснить…
– То-то и оно, что не списан, – возражал Худорковский. – Вчера такое отчебучил, что сомневаться не приходится: он все еще в ближайшем круге президента.
– Что именно? – насторожился
– Очередной политтехнологический трюк: предложил референдум по аналогии с прошлогодним. Только на повестке не конституция, а юридическая неприкосновенность президента по выходе в отставку, практически безусловная; категория тяжких преступлений сведена к минимуму – государственная измена. То есть ВВП в шоколаде, госизмена-то ему не грозит, – обрисовывал претензию ветеран Руси сидящей, знавший в проблеме толк. – Этим Куршин, однако, не ограничился…
– Подождите, Михаил Борухович, – аккуратно встрял Сомов, – к чему вся суета? Закон о юридической неприкосновенности президента России, по-моему, минул обе палаты. Тавтология зачем?
– Тебе бы, Виктор, взять курс основ политического мышления – не тянешь совсем, – добродушно журил некогда функционер райкома ВЛКСМ, одним прыжком забравшийся в первую сотню ФОРБС. – Референдум – это пик легитимности. Разумеется, и его можно похерить, проведя новый, но ауру сакральности у механизма не отнять. Взяв паузу, Худорковский продолжил: – Но это только часть новшества, хоть и принципиально важная. Куршин идет дальше, понимая, что, не перенеся нынешний пропрезидентский консенсус элит – подушка безопасности режима ВВП – в будущее, юридические гарантии для экс-президента, коррупционера всех времен, сомнительны. Отмечает: иммунитет заработает лишь в пакете с гарантиями неприкосновенности для всего политического класса. Потому Куршин предлагает исключить люстрацию, во всех ее разновидностях, из арсенала реформирования российского общества, правда, сохраняя для госаппарата подсудность по коррупционным преступлениям, ограничив ее, однако, пятью годами. Это – второй вопрос референдума, который, на взгляд Куршина, следует разбавить еще несколькими, в общей упряжке, как на предыдущем…
– Лихо! – присвистнул Сомов. – Тут и моего разумения хватает, чтобы понять. Простыми словами, Куршин сегодня – это отдел кадров, застилающий уход ВВП обильной соломой; устраняет, еще недавно казалось, непреодолимое – пожизненную для президента одиночку.
– Вот именно! – оживился дока пенитенциарных практик. – Алекс Куршин – самый одаренный политтехнолог, вплотную подобравшийся к корню проблемы президентского иммунитета. Причем, некогда предложив идеальный вариант – лежку ВВП-пенсионера в нейтральной Австрии – он вчера корректирует методу – перегоняет ее на российские рельсы, должно быть, получив от хозяина, истого патриота, некое подобие вето. Но самое интересное то, что свое холуйство Куршин сдабривает весьма убедительными аргументами в свое оправдание. Настаивает, что вывести президента из-под юридической петли, по ходу дела наделяя иммунитетом российский политикум – один из главных приоритетов России. Пусть воспитательный аспект новации, с его слов, ужасающ – покрывается мирового масштаба преступник и целая армия злодеев помельче – но общественная выгода, социальные дивиденды в разы перекрывают издержки. Дескать, путинизм – реальное по своим последствиям иго, но, не устранив его – без оглядки на цену – счастья не видать… – Худорковский, казалось, театрально потупился.
– Понятно, – откликнулся Сомов. – Только, в чем наш интерес, Михаил Борухович, пока не пойму.
– Что-то ты недогадливый в последнее время, Виктор, – хитро лыбился работодатель. – Червонец строгого, полагаешь, мне следует простить. Из высших соображений я чалился? Заметь, совершенно ни за что. Куршин же моему кровнику крышу мастерит, так
– Где-то записано, по-моему, район Шварцвальд. Да, забыл, там он встречался с Навальным, прежде чем в свободное плавание пустился. Убеждал в Россию не возвращаться… – хмурился некогда российский разведчик, пять лет назад сделавший из СВР ноги.
– Во даешь: и о Навальном умолчал! – потряс головой Худорковский. Шумно выдохнув, спросил: – Адрес Куршина, надеюсь, есть?
– Да, гастхаус какой-то. Зачем он нам? – откликнулся Сомов.
Худорковский принял задумчивый вид и будто глядел в Сомова в упор, но, казалось, думал о стороннем, с темой встречи не перекликающимся. Затем неопределенно повел головой, словно разминая шею, и, наконец, застыл, транслируя отрешенность мысли и чувств.
– Все же, зачем он нам? – повторил вопрос Виктор Сомов, запечатлев уход шефа в себя родимого. – Ведь, скорее всего, за три прошедших месяца Куршин куда-то съехал – аренда куда дешевле гостиницы. Теперь в условиях локдауна ищи-свищи…
– Без локдауна я бы его и сам нашел, – холодно заметил Худорковский. – Ты, зачем мне тогда? С учетом пол-лимона фунтов в год, на тебя расходуемых… Так вот, отвечаю на твой вопрос: Куршин много говорит. И всё не по делу…
На мгновение-другое оживленный Вестминстер сковала зловещая тишина, которую расцвечивали зависшие лики мучеников – мужчины и женщины славянской наружности. Но хлопнувшая за Сомовым дверь рассеяла мираж.
***
Вашингтон, округ Колумбия, Государственный департамент США, 27 апреля 2021 г.
Бретт Холмгрен, помощник госсекретаря по вопросам разведки и анализа данных, перечитывал статью Алекса Куршина, о существовании которого до вчерашнего дня не подозревал. При этом нечто смутное пробудило название газеты, опубликовавшей статью Куршина – Каспаров.ру. Будто фамилия одного из среднеазиатских царьков, чьи имена у Холмгрена не откладывались, но щелчок смс-сообщения зажевал эту гипотезу.
В общем и целом, текст малоизвестного публициста, сколь бы исключителен он ни был, шансов удостоиться внимания Холмгрена не имел. В первую очередь потому, что не принадлежал к общепризнанному лидеру мнений. Более того, он даже на его столе не оказался бы – служба комплектовалась опытными, тонко разбирающимися в аппаратной казуистике аналитиками.
Между тем тремя днями ранее Пол Стеймацки, сотрудник русского сектора службы, в тексте Куршина рассмотрел второе дно, которое на поверку и вовсе оказалось многослойным. Запрос Пола в ЦРУ имел мгновенный отклик: «Алекс Куршин, независимый аналитик – приближенный президента РФ. Его выкладки последнему представляют огромный интерес. С упомянутой статьей Куршина мы знакомы, готовим даже Белому дому докладную записку по ней. В целях экономии времени и усилий готовы, поделившись знаниями и кадрами, этот раздел разработки вам уступить».
Расквитавшись с чтением, Бретт Холмгрен некоторое время перебирал свои впечатления, основательностью не отличавшиеся. Российскую проблематику он недолюбливал, находя ее неподдающейся традиционным оценкам. Не принимал он и российский властный бомонд, отвращавший дешевым высокомерием и неотесанностью. При этом в мировой иерархии о рангах Россия занимала уникальную нишу как носитель второго по мощи арсенала уничтожения.
В последние годы, начиная с покражи Крыма, Россия впала в истерию, «орошая» пространство дипломатии и СМИ своей версией бесноватости. И незаметно заскочила в стан сомнительных с позиций демократии режимов, а то и откровенных изгоев, где даже такие традиционные союзники России как Казахстан и Беларусь, персоналистские диктатуры, держали от нее некоторую дистанцию.