Яблоко. Рассказы о людях из «Багрового лепестка»

Фейбер Мишель

— Семьдесят пять отборных, — сообщил ему господин в цилиндре, лишенном, однако же, донышка.

— Лучше бы сто, — ответил хозяин.

— Сотню этих красоток в одиночку не изловишь.

— Ты, случалось, ловил.

— Так это еще до починки канализации было.

— Ладно, надеюсь, они хоть не маленькие.

— Маленькие? Причеши их на другой манер, так они за хорьков сойдут.

Мистер Хитон, желая привлечь внимание Клары, положил на ее плечо палец.

— Я схожу за Робби, — прошептал он ей на ухо. — Потом все пойдет быстро. Не забывайте, о чем я вас просил.

Она кивнула.

— Так снимите же, в таком случае, перчатку, — напомнил он.

Клара опустила взгляд

на свои руки, необходимость снимать перчатки на людях немного смущала ее: все сразу решат, что она дурно воспитана. Но затем напомнила себе, что она единственная в этом подвале женщина, и каждый из мужчин наверняка уже понял, что она шлюха. И Клара стянула перчатки, пальчик за пальчиком, и никто этого даже не заметил. Да задери она даже юбку на голову, и то собравшиеся здесь зрители только приведшим их сюда делом и занимались бы. Некоторые уже облокотились о закраины крысиной арены, стеснившись плечом к плечу. Интересно, подумала Клара, как они определяют, кто вправе облокачиваться о края арены, а кому надлежит заглядывать им через плечо — быть может, это зависит от вносимой зрителями входной платы? Кое-кто из них был одет вполне респектабельно — пальто с блестящими пуговицами, безупречные шляпы, модные шейные платки, стоившие раз в пятьдесят больше, чем грязный хлопчатый шарф, обмотанный вокруг шеи Крысолова. Клара сильно сомневалась, что эти джентльмены надумали бы когда-либо заглянуть в заведение, подобное «Отдыху путника», если бы не шуршащее, повизгивающее содержимое бочонка.

— Ну хорошо, джентльмены, — объявил хозяин паба, когда мистер Хитон скрылся в примыкавшей к подвалу кладовке. — Собак у нас нынче двое, Робби и Лопси-Лу. А крыс меньше, чем мы рассчитывали. Какой распорядок установим мы на сегодня?

Слова его породили шумные препирательства и пари.

— Шиллинг на то, что Робби убьет пятерых за пятнадцать секунд!

— Два шиллинга на то, что Лопси-Лу за пятьдесят секунд прикончит двадцатку!

— Ручаюсь шиллингом, двенадцать из двадцати будут еще полминуты сучить лапками!

— Если их всего семьдесят пять, значит — три раунда по двадцать пять на каждый.

— Это все испортит!

— Двадцать — самое милое дело.

— Из двадцаток семьдесят пять не сложишь.

— Я всегда ставлю из расчета на двадцатку.

— Знаем мы, как вы ставите. Норовите полюбоваться на кровь за какие-то шесть пенсов.

— Как же мы устроим три раунда, когда собак только две?

— Так и устроим. У которой лучший по всем трем результат, та и побеждает.

— Два раунда по тридцать семь, и к черту одну оставшуюся! Лопси-Лу тяжелее Робби, значит, ему надо фору дать. Я вам так скажу, ее пятнадцать равны десятке Робби.

— Как это манчестерский терьер оказался тяжелее лондонского?

— А давайте их взвесим! Каждый убивает столько крыс, сколько в нем фунтов. Победит тот, кто перебьет свою квоту быстрее.

— Я что-то не вижу тут весов.

— Чтобы в пабе да не было весов?

— Дайте им время и крыс поровну, но чтобы у Робби они были помельче!

— Херня какая-то! Если бы он не мог перебить свою долю, его бы тут не было!

— А может, зададим фиксированное время — полминуты, к примеру, — и посмотрим, кто убьет больше крыс?

— Я не буду ставить на собаку против собаки. Собака против крыс — другое дело.

— И вообще, что вы станете делать, если тридцать секунд закончатся, а крысы будут еще живехоньки?

— Вытащу оттуда собаку, что же еще?

— Это жестоко!

— Джентльмены! — рявкнул хозяин. — Пора начинать. Отсчитаем для Робби двадцать штук и посмотрим, что получится из первого раунда.

Предложение его, похоже, удовлетворило большую часть присутствующих, сразу начавших заключать пари и выкладывать деньги. Пока это происходило, из теней появился и мистер Хитон, державший на коротком, едва-едва отходящем от ошейника поводке собаку. Она и вправду была очень красивой, шелковисто-черной, меньше, чем ожидала Клара. Песик этот смирно и терпеливо стоял у ноги своего господина, поглядывая на него, словно в надежде на одобрение, — пока хозяин паба не вскрыл бочку и не принялся переносить в арену крыс. Увидев это, пес отпрянул, а после рванулся вперед, натянув поводок, и мистер Хитон отдернул его назад, к своей ноге.

Хозяин паба работал сноровисто и но аккуратно. Орудуя железными щипцами, какими извлекают из печи уже готовые булочки, он вытаскивал из бочонка одного подергивавшегося грызуна за другим и мягко перебрасывал его в арену. Крысы (несколько разнившиеся величиной, что вызвало у зрителей неодобрительное перешептывание) выглядели вполне здоровыми образчиками своего племени, гладкими, точно котята, и проворными, как тараканы. Едва оказавшись в арене, они предпринимали попытки удрать, однако стенки ее отличались немалой гладкостью, а к закраине была привинчена для надежности металлическая полоса. Скрежет их коготков по отшлифованному дереву звучал с чудесной отчетливостью. Крысы комично валились со стенок арены на ее выбеленный мелом пол. Клара облизала губы.

Мистер Хитон не без труда протолкался поближе к ней. Помехой ему была как хромота, так и бедный Робби, едва-едва справлявшийся с одолевавшим его нетерпением. Песик негромко поскуливал — горлом, жалобно, точно шлюха. Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать крыс были перенесены на арену. Мистер Хитон стоял рядом с Кларой, почти соприкасаясь бедром с ее талией. На не покрытой шрамами стороне лица его поблескивал пот, шейные мышцы вздувались — феномен, с которым Клара при новом ее ремесле сводила знакомство все более близкое. Еще немного — и все закончится.

Когда на дно арены упала двадцатая крыса, рослый мужчина, державший в руке секундомер, начал обратный отсчет времени, оставшегося до старта Робби. И эти пять секунд показались Кларе самыми длинными, какие ей случалось когда-либо пережить.

Как только на Робби расстегнули ошейник, пес запрыгнул на арену — и начал душить крыс. Вопреки ожиданиям Клары, он не гонял их по кругу, делая выпады, обманные движения, замирая, как кошка, играющая с мышью. Робби убивал их с быстрой размеренностью машины. Стайка крыс беспомощно металась туда и сюда, забиваясь в углы восьмиугольной арены, бросаясь к противоположной ее стороне. Пес же не тратил времени на то, чтобы гоняться за отдельными крысами. Он набрасывался на их стайки, выхватывая ту, что оказывалась ближе к нему и разделываясь с повизгивающей тварью одним укусом. Робби щелкал зубами всего лишь раз, и этого было довольно. Он даже не встряхивал, торжествуя, свою добычу, стиснув ее челюстями, но ронял на пол, едва его зубы пронзали мягкую плоть.

Клара с замирающим трепетом восторга вдруг поняла, что в действиях пса присутствовало нечто большее, чем срабатывавший наугад, сам собою, звериный инстинкт: Робби распределял свои силы с непостижимой искусностью, замирая на полсекунды, позволяя отбившейся от прочих крысе воссоединиться со своими товарками, притоптывая по полу лапой, чтобы погнать ту или эту крысу в нужном ему направлении. В глазках его светился неистовый разум. Нечто до жути кроткое присутствовало в смертоносности этого песика, с каждой из крыс обращался он, как с равной всем прочим, ни одной из них не пренебрегая. Он убивал их сознательно, отчетливо понимая, что на него поставлены деньги, что хозяин возлагает на него большие надежды.