Яблоневый цвет
Шрифт:
Осень,
длинной ночкой мастерила.
И, -
сквозь полупрозрачную, -
дымчатую мгу, –
по утру проступают –
елей и пихт –
сарафаны зеленые.
На подиуме –
серые скалы –
расшиты узором,
по роскошному мху.
Выступают –
одетыми, –
как всегда, –
по последней моде, -
в красивые платья,
из ситцев, –
это стиль –
белокожих берез -
которые будут носиться –
даже
сибирский мороз.
Смотрится -
классно! –
С видом девичьих кос.
Алые галстуки –
осинников, -
рдеющих на солнце.
Салатным цветом, –
лиственниц много, –
в распадках, на склонах.
Словно школьницы в школу –
скалистые останцы спешили.
Смехом, возней -
разнёсшимся ветром, -
рассмешили; ручей, -
заискрился –
солнечными бликами.
И, –
речка Хакдас, -
что под нами,
по ущелью гарцуя, -
несет свои воды –
в Подкаменку,
струями.
Вид на Хакдасе –
в тающей дымке –
таежная выть.
Неба лазурь –
а под ней -
тальниковая прыть…
Что-то есть женское,
в этом крае суровом:
И красота, и любовь, и постава.
В румянце здоровом.
Эвенкия!
Косматая спина, -
России.
Огромность ее туши,
Запомнилась мне, -
1/6 суши-
еще называясь Союзом…
2
Рассказать, о рыбалке
и хариусах?
Что водились,
тогда, на Хакдасе?
Они поместились,
в памяти — грузом.
Вот!
чем удача, мне потакала!
В струях -
ям, каскадных…
«мушку» в стремнину макаешь…
Весь в напряженье…
Рывка ожидаешь…
И, –
черный лапоть! –
хвать!
И, скорее в пучину.
Остается, лишь –
дернуть -
вот такую! рыбину…
Их там много таиться;
многим даже не снится.
Осень торопится -
счастливым мгновеньем;
держит, -
в азартном волненье…
С рыбного места -
чтоб не ногою.
Пока мест –
до отплытия строка –
в этом потоке –
попадаются хариусы.
Спать я ложусь –
с шумом в ушах.
Прикроешь глаза –
водные струи, –
все хором, –
поют аллилуйя!
Вплоть до камней,
Что на речном берегу.
Это во мне –
никогда забыть не смогу;
уж до самой кончины:
Цветы кровохлебок, –
И рывки –
полукилограммовой рыбины…
23-янв-21
Ангарский посол
Не о послах далеких стран,
Рассказ свой передам.
О том, как встретил, сам,
Людей, подобных медведЯм.
…Как по дороге к Бору,
в фактории Кузьмовка,
в обеденную пору,
мы сделали остановку.
Фадей на закусь нам достал
из бочки протухшую рыбу.
И в миске на стол поставил.
Скорчив, на лице своем, лыбу.
Я отказывался ее, лопать;
но, под водочку, уже, спросил:
— Что же такой рыбный "лапоть",
и почему, хорошо, не просолил?
— Это же, особенный запах, –
и, еще: так и так, мол, –
привыкай к этому, парень,
это же: «ангарский посол»!
— Оставайся! Всего научим.
— …будешь за соболем ходить.
— …путик тебе поручим…
— …будешь с нами жить…
— …устроим в леспромхоз…
— …женим на кержачке…
— …путиком, в сильный мороз…
— …зимой медведи в спячке…
— …хоть и вера в нас иная…
— …получше будет комсомолу…
— …живем не плохо, полагаю…
— …привыкай к нашему посолу…
К протухшей рыбе
привыкнуть трудно,
и, даже, к таёжным избам…
Я представил себе, смутно:
«Это еще та романтика…
Я без книг никогда не смогу;
к скучной роли изгнанника;
от которой, я тут же сбегу.
Что меня, здесь, так и ждут,
среди скуки в этой глуши,
долгие мили тягучих минут…»
Соглашаться, я, не спешил.
В конце, приключилась беда,
сопряженная с некоторой болью:
тайменей своих, я тогда,
засолил йодированной солью.
Потом в Бору, у дебаркадера,
этих красавцев, в полной красе,
выбрасывал, к едреной матери,
в омут, в батюшку-Енисей…
За мной морячка наблюдает:
— Ты, что там делашь, пАря?
— Рази не видно? — отпускаю…
Слова ее — льнут и парят:
— …они протухли, говоришь?..
— …йодированной солью, засол?..
— … ко мне их притащишь?..
— …это же «ангарский посол»!
Потом, опираясь на леер,
с рыбин обдирала кожу,
(делала это, как инженер;
с такой, довольной, рожей).
И вкушала, словно на завтрак.
Относительно к этим людЯм,
Осенила тогда догадка, вот так:
«Эти люди, подобны медведЯм!
Те, тоже, любят мясо с душком,
свою добычу не сразу пожирают.
Перед тем как пустить ее на прокорм,
жертву, обычно, в землю прикопают».