Яблоневый сад для Белоснежки
Шрифт:
Господи…
Мама, наверное, волнуется, что от меня нет долго вестей. И волнуется не без повода. Но если я когда-нибудь выберусь из этой переделки и вернусь домой в Москву, никогда не стану рассказывать ей об этой ночи. Никогда. Мне бы пережить ее – эту ночь. А днем город повернется ко мне улыбчивым лицом, и проблемы, которые сейчас кажутся страшными, как искаженные неровным фонарным светом асимметричные тени, станут куда проще. Только эта ночь. Одна ночь.
Мои планы спокойно, без приключений дойти до набережной опять нарушили. Когда я прошла уже почти половину бульвара, за спиной раздались крики, свист, звон разбившегося стекла и топот. Нервно оглянувшись, я увидела, что на меня мчится толпа молодежи, с которой мне уже довелось повстречаться в начале бульвара. Или другая группа подростков – не знаю, без разницы. Я лишь предположила, что пьяные молодые люди что-то натворили, например, разбили витрину, и теперь спасались бегством. Или попросту полиция решила прекратить «фиесту»
Я долго бежала по этому узкому и длинному, как кишка, плохо освещенному переулку, и мне все казалось, что за мной гонятся. Похоже, за сегодняшний вечер у меня успела развиться мания преследования.
Переулок плавно влился в другой – кривой и более узкий. Такой узкий, что если бы я остановилась и вытянула в ширину руки, то могла бы коснуться противоположных стен. Я не знала, что могут быть такие узкие улицы. Теперь знаю, но если когда-нибудь выберусь из этой каменной паутины петляющих и пересекающихся улочек, то постараюсь о них забыть.
Я миновала еще пару улиц, и на смену отступившей мысли о преследовании пришла не менее страшная – я заблудилась. Я петляла в этих переулках, как в безвыходных лабиринтах, провоцирующих своей теснотой приступ клаустрофобии, и дабы не задохнуться от кажущейся нехватки воздуха, периодически поднимала лицо к высокому и удивительно звездному небу. Мне казалось, будто гляжу я на него из глубокого каменного колодца.
Пробежала через арабский квартал, даже ночью кипевший чужеродной мне жизнью. Гортанная громкая речь, звон тарелок, чье-то заунывное пение, детский крик, женский плач – все эти звуки слились в одну общую какофонию, режущую слух грубым диссонансом, но одновременно неожиданно взбодрившую меня. Не задерживаться. Это – не моя жизнь, чужая. И как бы притягательно ни манили светом открытые в этом квартале арабские кафешки и маленькие лавки, торгующие специями (кому ночью могут понадобиться специи???), женскими платками, дешевой бижутерией и тапками, я не должна здесь задерживаться. На пороге одной из кафешек сидел немолодой араб, вдумчиво покуривал трубку, сладковато-тошнотворный дым которой заполнил чуть ли не весь квартал. Но при моем появлении он встрепенулся, словно внезапно разбуженный воробей. Когда я поравнялась с ним, протянул руку, чтобы схватить меня за ногу, но я ловко увернулась от похотливого касания. Вслед мне полетела громкая тирада. Черт с тобой, я все равно не понимаю твоего языка, можешь кричать мне вслед все, что угодно.
После суетливых метаний по улицам и переулкам я наконец-то вышла на какую-то пятачковую закрытую площадь и устало присела на приступок возле одной двери. Сейчас мне уже было сложно сказать, что хуже – оставаться и дальше под одной крышей с Антонио или эта «свобода», у которой в действительности оказался горький вкус. Опустив лицо на сложенные на коленях руки, я сгруппировалась, будто пыталась закрыться в своем внутреннем мирке, оградиться от опасной ночной жизни, в которую невольно окунулась и в которой рисковала захлебнуться.
Что бы на моем месте сделала Верка, окажись в подобной ситуации? Не знаю почему, но в трудные моменты мне всегда вспоминалась моя уверенная, оптимистичная и насмехающаяся над трудностями подружка. У нее не бывало безвыходных положений, и хоть жизнь ее периодически кусала, относилась она к этому, как к игривым покусываниям несмышленого щенка. Что бы Вера сделала в подобной ситуации? Нет, я – не она, и мне сложно сейчас представить ее на своем месте, наверное, Верка бы просто не допустила подобной ситуации.
Неожиданно я почувствовала, что рядом со мной кто-то присел, и подняла голову. На меня пахнуло резкими, душными духами, по сравнению с которыми дым от трубки обкуренного араба – просто нежнейший свежий аромат. Я непроизвольно поморщилась и резко повернулась к тому, кто решил порадовать меня своим обществом. Это оказалась женщина, одетая совершенно не по погоде: чересчур блестящее платье, щедро декольтированное и с таким количеством разрезов, что юбка просто представляла собой множество узких полосочек ткани. Когда женщина садилась, все эти полосочки-тряпочки бесстыдно оголяли ее полные, далекие от совершенства ноги. Заметив, что я обратила на нее внимание, моя соседка приблизила ко мне густо размалеванное лицо и что-то быстро спросила. Я не поняла из ее речи ни слова, хоть она вроде и говорила на испанском.
– Простите, не понимаю. Говорите медленно. Я – иностранка, – устало ответила я ей, досадуя про себя, что и здесь мне не дали посидеть в одиночестве.
– Я тоже! – засмеялась женщина и, порывшись в расшитой блестками маленькой сумочке, вытащила пачку сигарет.
– Куришь? – спросила она меня. И когда я отрицательно покачала головой, закурила сама.
– Откуда ты?
– Из России, – ответила я равнодушно. Мне как-то стало все равно – молчать или разговаривать с этой странной женщиной. Она посмотрела на меня с явным интересом, будто оценивая, а затем с непонятной мне гордостью
– Я знаю одну девушку, которая тоже, как и ты, из России. Или нет, еще какая-то страна есть, похожая на Россию. Не помню. С нами работает. Хочешь, позову?
И, прежде чем я успела что-либо ответить, громко заорала на всю площадь:
– Анна, ты тут?
Я только сейчас, оглядевшись, поняла, что нахожусь здесь не только в обществе «блестящей» женщины. На этой небольшой и более-менее освещенной площади прохаживались, общались, сбившись в небольшие стайки, или просто сидели в одиночестве на ступеньках и курили девушки, одетые так разномастно – от будничных джинсов и топиков до вечерних туалетов, подобно моей собеседнице, что я невольно усмехнулась про себя. Девушки на любой вкус, как коробка с конфетами ассорти. Впрочем, я оказалась недалека от истины: девушки и в самом деле были «на любой вкус». Проститутки. Теперь настала моя очередь с повышенным интересом рассматривать мою собеседницу: я никогда не видела проституток так близко, никогда с ними не общалась. А девица (скорее всего по возрасту она была гораздо младше меня, но выглядела как уставшая от жизни взрослая женщина), видимо, уже привыкшая за время своей «карьеры» к оценивающим взглядам, нисколько не оскорбилась тому, что я на нее вытаращилась. А может, и вовсе не обратила на это внимание.
– Анна?! – продолжала орать она, подзывая, с ее слов, мою соотечественницу.
– Анны нет! – так же заорала в ответ ей одна из девушек. – Сегодня не работает!
– Нет Анны, – сообщила мне моя соседка. И, отвернувшись от меня, вновь заорала что-то своим компаньонкам, то ли что-то спрашивая, то ли сообщая. Та проститутка, которая ответила, что загадочная Анна не работает, так же, не утруждая себя тем, чтобы подойти ближе, прокричала что-то в ответ. И не успела я мысленно удивиться тому, как жители этой улочки могут спать в подобных условиях, как распахнулось окно на втором этаже дома напротив, в него высунулась пожилая сеньора и разразилась гневной тирадой, которая спровоцировала со стороны скучающих в ожидании клиентов проституток радостное оживление. И в адрес сеньоры полетели куда более развернутые фразы. Завжикали поднимающиеся жалюзи в других домах и этажах, и в окна стали высовываться разгневанные жители. Видимо, это была давняя война между облюбовавшими этот пятачок проститутками и населением улицы, потому что свара вспыхнула мгновенно, словно дожидалась своего часа и мелкого повода. Ругались ожесточенно, но с видимым удовольствием, будто выплескивали копившуюся долгое время агрессию и усталость – жители и скуку – проститутки. Галдеж стоял такой, точно поднялась разом стая потревоженных птиц. Наверное, этот ор разносился по всем переулкам, сообщающимся между собой замкнутой «кровеносной» системой. И я бы не удивилась, если бы ругань по цепочке распространилась и дальше. Моя «соседка», когда завязалась ругань, вскочила на ноги и, мгновенно забыв обо мне, бросилась в самую гущу событий. Я тоже поднялась, чтобы постараться уйти без потерь, потому что одна сеньора уважаемого возраста, которая поливала проституток совсем неуважительными эпитетами, в помощь словесной артиллерии принялась метать из окна в девиц помидорами и яйцами. Визг, крик, овации соседей, когда помидор угодил в одну из проституток, взрыв негодования товарок пострадавшей и как ответ – в окна полетел мусор из опрокинутой девушками урны и даже туфля одной разгоряченной жрицы любви. Свист, улюлюканье, одобрительные крики. И среди этого гама – отчетливый крик: «Полиси€я! Полиси€я!» Нервы кого-то из жителей сдали, и он принялся звать стражей порядка. Ну что ж, попасть в полицию заодно с разухабившимися проститутками мне совсем не хотелось, тем более что при мне не было документов. Так что я тихо-мирно попятилась назад и нырнула в соседнюю улочку, уже смирившись с тем, что впереди меня ждет еще какой-нибудь неприятный и опасный «сюрприз». Но судьба, видимо, вдоволь наизгалявшись надо мной этой ночью, на этот раз сжалилась и новогодним подарком под елку подложила приятный сюрприз в виде выхода из этого лабиринта улиц на широкое и освещенное пространство, оказавшееся, к моей великой радости, набережной.
Я села на лавку и обняла себя руками, потому что холодный ветер, дующий с моря, тут же с радостью принял меня как очередную жертву и залез под куртку с похотливыми ласками. Я мгновенно замерзла, но, несмотря на холод, решила, что останусь тут до утра. Хватит с меня ночных блужданий по улицам, это место мне кажется куда безопасней. Через некоторое время я привыкла к ветру и даже немного согрелась. Меня больше никто не тревожил, не пугал, не лез с расспросами и разговорами, и я немного поплакала, жалуясь сама себе на несложившуюся жизнь. Слезы принесли облегчение, мысли оттаяли и заработали, как хорошо смазанный моторчик. Скоро наступит утро, я первым делом отправлюсь в кафе и выпью горячего кофе с какой-нибудь сладостью. Потом, может быть, обращусь в полицию и спрошу, как мне доехать до посольства. Я еще не решила, что буду говорить там, о чем просить и на что жаловаться, но решение обратиться за помощью именно в посольство казалось мне самым верным. Что еще? Буду добиваться развода с Антонио, жить с ним я не собираюсь, желаю вернуться на родину. Да, вот так, и никак иначе.