Ячейка 21
Шрифт:
– Голодный?
– Нет.
– Кофе будешь?
– Нет.
– А я выпью.
Он поставил ковшик на плиту, и она загорелась красным неоновым светом.
– Плевал я на твой кофе.
– Ничем ты не лучше остальных, Свен.
Свен Сундквист выжидал, набираясь сил и смелости, чтобы пройти через это.
– А еще она рассказала, как они сюда приехали. О путешествии на борту корабля. О том, кто их туда заманил. Я знаю, Эверт, я знаю, что ты знаешь кто.
Вода закипела. Эверт Гренс выключил конфорку, налил полную
– Ах вот как.
– А что, разве не так?
Гренс взял чашку и переместился на другую половину кухни, в столовую зону: шесть стульев у круглого стола. Его лицо было пунцовым, и Свен не мог решить отчего – от злости или от страха.
– Ты понимаешь, Эверт? Этого недостаточно! Рогипнола и водки недостаточно, чтобы отключиться! Так они нашли другой способ. Лидия Граяускас «отключала» тело. И тогда они входили не в нее, понимаешь?
Эверт Гренс детально изучил чашку и отпил уже половину, но так и не произнес ни слова.
– А Алена Слюсарева, та наоборот: чувствовала тело, которым они пользовались, но зато не видела их лиц. Они были для нее – никто.
Свен шагнул вперед, забрал у Эверта чашку и заставил его сесть:
– Но ты ведь знал это, Эверт? Был же их рассказ. На кассете.
Гренс посмотрел на свою чашку, на руку Свена и продолжал хранить молчание.
– Я изучил все материалы дела. Я видел, что что-то не сходится. У нее была с собой кассета. Там, в пакете. Потом я видел фотографии – эксперты сняли ее на полу в морге. Тогда я позвонил Нильсу Крантцу, а он сказал, что передал ее тебе.
Эверт Гренс протянул руку к чашке, Свен отдал ее ему, тот допил остатки и снова спросил Свена, не хочет ли он кофе. Тот снова отказался. Так они и стояли по обе стороны стойки с ножами, половниками и разделочными досками.
– Где здесь телевизор?
– Зачем тебе?
Свен вышел из кухни, дошел до входной двери. Забрал сумку, которую оставил рядом с ботинками, и вернулся обратно.
– Где телевизор у тебя, спрашиваю?
– Там.
Гренс указал на комнату напротив. Свен отправился туда, настояв, чтобы Эверт пошел с ним.
– Сейчас мы кое-что посмотрим.
– У меня нет видеомагнитофона.
– Я догадался. И захватил свой, портативный.
Он достал его и подсоединил к телевизору Эверта.
– Посмотрим-ка вот это. Вдвоем.
Они сели по краям дивана. Свен, держа пульт в руке, вставил кассету в гнездо, но тут же остановил.
Черный экран с белыми сполохами. «Война муравьев».
Свен посмотрел на Эверта:
– Эта кассета, как видишь, пустая.
Гренс не ответил.
– Ну конечно. Пустая с начала до конца. Потому что это не та кассета, что ты получил от Нильса Крантца. Верно?
Шум помех – такой противный звук. Просто вгрызается в мозг.
– Я знаю об этом, потому что Нильс Крантц подтвердил, что кассета, которую он дал тебе, старая, много раз использованная, пыльная и с отпечатками пальцев двух женщин.
И тут Эверт Гренс отвернулся, не решаясь взглянуть на своего подчиненного.
– Мне, Эверт, любопытно: что же там было, на той исчезнувшей пленке?
Он пультом выключил назойливый звук, идущий из телевизора.
– Ладно. Тогда давай так. Немного поточнее. Что было на той пленке, ради которой ты рискнул своей тридцатитрехлетней службой?
Свен Сундквист снова нагнулся к сумке и достал еще одну кассету. Потом вытащил из видеомагнитофона первую и заменил ее другой.
Две женщины. Изображение размыто. Камера дрожит, пока оператор настраивает объектив.
Женщины нервничают, ждут сигнала.
Одна из них, светловолосая, с испуганным взглядом, говорит первой. По два предложения. По-русски. Затем она поворачивается к темненькой, и та переводит на шведский.
Они серьезны, голоса их напряжены, они никогда не делали этого прежде.
Так они говорят в течение двадцати минут.
Рассказ о трех годах из их жизни.
Свен сидел выпрямившись. Он настойчиво смотрел на комиссара. Ждал реакции.
И она наступила. Не сразу, правда. Только когда обе женщины закончили говорить.
Он заплакал.
Он спрятал лицо в ладонях и наконец перестал сдерживать слезы, накопившиеся почти за тридцать лет, – слезы, которых он так боялся и которые не решался излить.
Свен не мог на него смотреть. Только не это. Омерзение, гнев и ярость охватили его. Он подошел к видеомагнитофону, вытащил кассету и положил на стол у дивана.
– Ты подменил одну из двух.
Свен показал пальцем на кассету, подвинул ее к Эверту.
– Я просмотрел все протоколы допросов. Густав Эйдер говорил о двух кассетах. И о камере хранения на Центральном вокзале.
Эверт, всхлипывая, посмотрел на Свена, но ничего не сказал, слезы все еще текли по его лицу.
– И там я нашел другую.
Он снова показал на кассету и передвинул ее по столу мимо вазы с цветами, пока она не оказалась рядом с Эвертом. Надо дать выход своему гневу.
– Как, черт возьми, ты мог лишить их права? Их жалкого права хотя бы рассказать об этом? Ради того, чтобы прикрыть своего лучшего дружка?
Эверт посмотрел на пленку и, продолжая молчать, взял ее в руки.
– И не только это. Ты сам совершил преступление! Скрыл вещественное доказательство и покрывал преступницу, отослав ее домой! Боясь, что она все расскажет! Как далеко ты был готов зайти? Ради чего вся эта ложь, Эверт?
Гренс водил пальцем по кассете:
– Вот эта-то?
– Да.