Яд для королевы
Шрифт:
— А как вы с ним встретились?
— Я старалась убежать как можно дальше от монастыря, неслась, не разбирая дороги, споткнулась и упала. А тут подъехал он на коне, помог мне подняться и предложил помощь. К тому же оказалось, что я бежала в другую сторону. Грасьен может рассказать о нем больше меня, он тоже его видел и наверняка рассмотрел как следует. А я от страха вообще ничего не запомнила.
— Чем же вы были так напуганы, дитя мое? Сомневаюсь, что за вами по пятам гнались монахини.
Сама не понимая почему, Шарлотта вдруг почувствовала, что краснеет, и уткнулась в чашку с молоком. Смущение девушки не укрылось от внимательных глаз графини и Маргариты, но по обоюдному и молчаливому согласию они не стали ее больше ни о чем расспрашивать. А Шарлотта, покончив с молоком и тартинками, вновь откинулась на подушки, и
— Сдается мне, мадам графиня, что наша беглянка с удовольствием еще поспит. Вечерком съест что-нибудь легкое, потом ляжет пораньше спать, и завтра утром встанет как новенькая.
— Думаю, ты права, Маргарита. Выспитесь хорошенько, душа моя, и ни о чем не печальтесь. О вашем будущем мы непременно подумаем и, наверное, найдем что-нибудь получше монастыря.
Благодарная и успокоенная беглянка улыбнулась, укуталась в мягкое одеяло, закрыла глаза и мигом уснула.
— Хорошее время — молодость, — шепнула графиня Маргарите, которая подошла и осторожно задернула полог кровати.
— Хорошее, если никто не мешает твоей молодой жизни, — отозвалась Маргарита. — А мадам баронесса де Фонтенак, похоже, очень хочет помешать. Подумать только, отправить свою дочь в монастырь, чтобы она провела там всю жизнь, до скончания века! Лично я ничего хорошего в такой жизни не вижу. И скажите на милость, что нам теперь делать?
Мадам де Брекур приложила палец к губам, призывая к молчанию словоохотливую Маргариту, и они тихонько вышли из комнаты, стараясь не скрипеть паркетом. Закрыв поплотнее дверь комнаты Шарлотты, они обе направились в будуар графини, который примыкал к ее спальне, часто служа кабинетом. Это была теплая, уютная комната. В это холодное мартовское утро в камине из белого мрамора потрескивали дрова. Мягкий свет огня придавал особое очарование золотистым переплетам книг, выстроенным в книжном шкафу, украшенному бронзовыми инкрустациями маленькому бюро из ясеня, шелковым занавесям цвета осенних листьев, которые так красиво смотрелись, служа фоном для трех кресел, обитых той же материей. Старинное венецианское зеркало, висящее на стене, отражало грустный свет дня и веселые отблески красных свечей, горящих в канделябре.
Графиня, как обычно, села за свое бюро, но на этот раз не для того, чтобы делать записи. Она оперлась о него локтями и положила голову на сцепленные ладони: ее поза выражала озабоченность, с посерьезневшего лица сошла улыбка.
— Сядь, пожалуйста, — обратилась она к Маргарите. — Мы должны с тобой все обсудить. Как ты думаешь, чего нам ждать в ближайшее время?
— Понятное дело, что Шарлотту начнут искать. Сначала сами монастырские, а когда не найдут, оповестят мать. В этом нет никаких сомнений. Может, сообщат ей не сразу. Настоятельница небось понимает, что матери дела нет до своего чада, раз она отправила свою девочку в монастырь. Знакомы вы с матерью-настоятельницей?
— С матерью-настоятельницей? Не настолько хорошо, чтобы говорить откровенно. И потом лучше, чтобы меня не видели сегодня в Сен-Жермене.
— А вы разве не поедете к Ее величеству?
— Нет, сегодня не поеду. Король охотится, а королева, как обычно по четвергам, навещает немощных и больнице, и я предоставляю честь сопровождать ее туда другим приближенным дамам. Например, мадам де Визе. Она истинная испанка, и вид крови ее не пугает. Мне хватило и одного посещения, я думала, что потеряю сознание от ужаса. Ты представить себе не можешь безграничное милосердие нашей королевы. Ее не отвращают самые зловонные язвы. Воистину, она — добрый ангел. И расточает на несчастных страдальцев все сокровища своего сердца, которыми пренебрегают в другом месте. Ни одна французская королева не удостаивалась такого недостойного поведения со стороны своего супруга! Он настолько не уважает ее чувств, что позволяет себе навязывать ей общество своих любовниц. Однако к нам, кажется, гости. Кто же это?
В самом деле, сначала послышался стук копыт, очевидно, это была карета, потом звуки затихли — карета остановилась у ворот Прюнуа.
— Посмотри, кто там, — распорядилась мадам де Брекур. Но Маргарита даже не успела выйти из будуара — на пороге появился лакей и известил о приезде господина де ла Рейни. И тут же дамы услышали быстрые шаги по лестнице. Как видно, гость не сомневался, что его примут.
— Можно подумать, вас привело ко мне что-то необычайно
— Говорите же, что случилось. Невозмутимый господин де ла Рейни улыбнулся.
— Да это правда, я очень спешу. Но не настолько, чтобы не поцеловать вам руку!
Графиня тотчас протянула ему свою прекрасную белоснежную руку.
— Сделайте милость. А не хотите ли выпить чего-нибудь горячего? На улице сегодня ужасно холодно.
— Вынужден повториться: холодно, но не настолько. Однако бокал испанского вина выпил бы с удовольствием.
Только давнее знакомство давало право графине де Брекур на такую непринужденность в разговоре с человеком, которого сам король облек властью карать любые преступления и избавлять Париж от общественных пороков. Де ла Рейни боролся с преступностью раскаленным железом, но умел надевать и бархатные перчатки, когда чуткая совесть ему подсказывала, что в этом есть необходимость. Родиной семьи де Фонтенак была Гиень, там во времена Фронды они и познакомились с де ла Рейни, который был назначен правителем этой области. Безгранично преданный юному королю, он вел борьбу с мятежным парламентом Бордо и принцем Конде [9] , укрепившемся в городе. Затем он стал помощником герцога Эпернонского, когда тот управлял Бургундией, потом переехал в Париж и купил там должность докладчика в Государственном совете. Его заметил Кольбер [10] , отличил и порекомендовал королю как человека, который мог бы навести порядок не только в городской полиции — если считать, что она существовала в Париже, — но и на улицах города, где опасно было находиться не только ночью, но и днем. Положение Рейни было настолько прочным, что позволяло ему отчитываться только перед королем и его первым министром. Это означало его полную независимость от судей и чиновников. Ему исполнилось пятьдесят три, он был высок ростом, прям, худ и жилист. Черты лица говорили о благородном и серьезном характере, впрочем, без педантства и занудства. Выдающийся вперед подбородок свидетельствовал о силе воли. Нос с небольшой горбинкой, широко расставленные проницательные глаза темно-карего цвета, густые каштановые волосы — все подтверждало его аристократизм и мужественность.
9
Людовик II де Бурбон-Конде, принц де Конде (1621 — 1686) — знаменитый полководец Франции, один из предводителей Фронды. Сплотив вокруг себя в Бордо феодальную знать, Конде направился к Парижу, но был разбит, бежал в Нидерланды, а позже — в Испанию.
10
Жан-Батист Кольбер (1619—1683) — знаменитый французский государственный деятель, интендант финансов при Людовике XIV.
— Надеюсь, вы наконец скажете мне, что привело вас в мой дом? — полюбопытствовала мадам де Брекур после того, как им подали вино и они отпили по глотку.
— Этой ночью к вам прибыла ваша племянница, мадемуазель де Фонтенак, не так ли?
— Но... Как вы об этом узнали? — воскликнула графиня, даже не пытаясь скрыть своего изумления. — Я понимаю, что вы самый осведомленный человек во Франции, но не подозревала о вашем даре ясновидения.
— Все на самом деле гораздо проще: мой кузен, молодой человек по имени Альбан Делаланд, — уже и сейчас один из лучших моих помощников, следователь от Бога, встретил ее, когда она заблудилась, посадил на лошадь и привез к вам.
— Ах, вот оно как! Так передайте ему мою благодарность и...
— Прошу меня извинить за то, что вас прерываю, но меня привело к вам вовсе не желание услышать вашу благодарность. У молодого человека сложилось впечатление, что юная особа сбежала из сен-жерменского монастыря урсулинок.
— Да, и у нее были для этого самые серьезные основания: ее мать пожелала, чтобы она приняла постриг и навсегда осталась в стенах монастыря. И если вы приехали затем, чтобы забрать ее у меня и водворить обратно к урсулинкам, то это невозможно, и мы даже не будем об этом говорить. Де ла Рейни рассмеялся.