Яд для Наполеона
Шрифт:
— Вот она! Видите? Сейчас все прояснится, — в волнении воскликнул отец Баффон.
Падре, разумеется, так и не успел ничего прояснить, ибо юноша, перехватив инициативу, мгновенно прочел запись о регистрации брака между Бертраном Дюбуа, уроженцем Парижа, и Клер-Мари Ласалль, Франция, точное место рождения не известно.
Отец Баффон пребывал в состоянии крайнего волнения.
— Господи Всемилостивейший! Теперь все понятно. Они прибыли в Новый Орлеан на одном корабле. И он позволил ей воспользоваться своим именем. Кто он был, мы не знаем. Но он дал ей свою фамилию, когда они еще не заключили брак, это же яснее ясного! Возможно, выдали себя за супругов, чтобы обезопасить ее. Это совершенно естественно: одинокая женщина лишена привилегий замужней дамы и подвергается большим опасностям, — сказал отец Баффон, снова глядя на юношу поверх очков.
При прощании священник выглядел растроганным. Юноша с благодарностью пожал ему руку и с очевидным облегчением покинул собор. Он старался ни о чем не думать, как человек, которого уносит в море, полагается на волю волн. Теперь он направлялся на кладбище.
Небо уже начало хмуриться, когда юноша вошел в кладбищенскую калитку и отыскал одного из могильщиков. Назвал ему двойное имя, фамилию Дюбуа, год смерти и сказал, что хотел бы увидеть могилу. Могильщику потребовалось время, чтобы свериться с записями и понять, где искать. Выйдя из сторожки, он повел юношу по заросшей травой тропинке.
— Вы, как я понимаю, француз, — с ярко выраженным местным акцентом произнес могильщик.
— Похоже, да, — ответил юноша, которому казалось, что вместо крови у него по венам текут огненные потоки.
— В таком случае, не удивляйтесь виду наших могил. В Новом Орлеане умерших не закапывают в землю. Почвенные воды здесь поднимаются так высоко, что могут вынести бы тела покойников наверх. И пусть вас не пугают кресты, нарисованные на некоторых могилах. Их чертят те, кто верит в вуду. Каждый крест у них означает загаданное желание.
Не удивляться? Не пугаться? Чему он не должен удивляться? И чего не должен пугаться? Он ничего не видел вокруг себя, даже своего проводника. Просто шел за ним по тропинке, вовремя поворачивая и огибая гробницы — возвышающиеся из земли громадные каменные изваяния, строгие и помпезные, мрачные и великолепные. Давила влажная жара, одежда липла к телу… Ему почудилось, что еще миг, и силы его покинут, хотя вот-вот мог наступить именно тот момент, когда волна должна была вынести тонущего на берег. Юноша оперся о кованую ограду, окружавшую чей-то мавзолей. И тотчас услышал голос могильщика, звучавший странно, как будто издалека:
— Сударь, вот она, идите сюда.
Это была небольшая — примерно метр в высоту и два метра в длину, запущенная могила-гробница из серого камня, без каких бы то ни было украшений, увенчанная маленьким крестом, вокруг которого кустилась сорная растительность. Юноша еле сдерживал дыхание. Глаза у него горели.
Оставшись один, он выдернул сорняки и сгреб рукой листву с крышки саркофага. Юноша склонился перед могильной плитой и принялся бережно, с величайшей осторожностью счищать слой земли, почти полностью покрывший высеченные на камне слова.
Первая надпись состояла из имени, фамилии и дат: Клер-Мари Дюбуа (1769–1797). Вторая же потрясла его до глубины души. Очень простая по форме, но исключительно важная для него по содержанию эпитафия гласила:
«Если бы твой сын, Жюльен, которого тебя лишили, знал тебя, он бы печалился о твоей кончине так же, как и я.
Юноша упал на колени и надолго замер перед могилой всеми забытой Клер-Мари Ласалль, его матери, которая прибыла на чужбину под другой фамилией, предпочтя свою собственную скрыть навсегда.
Почти в то же самое время, в Париже, Жозеф Фуше встречался у себя в кабинете с одним из агентов, на которого возлагал особые надежды. Министр полиции сидел за рабочим столом, просматривая содержимое секретной папки, посетитель сидел напротив него.
— Пейте свой коньяк, виконт. Вы уже ознакомились?
— Да, ваше превосходительство. Поразительно. Просто поразительно, — ответил виконт де Меневаль, держа в руках лист бумаги. — Вы уверены, что письмо не подделка?
Фуше продолжал перелистывать один за другим документы, находившиеся в объемистой папке, откуда было извлечено и письмо, о котором шла речь. На невозмутимом лице министра живыми казались только покрасневшие веки, наполовину прикрывавшие глаза. Не глядя на подчиненного и словно не придавая теме разговора особого значения, он словно вскользь заметил:
— Сомнения исключены: это подлинная подпись императора, того времени, разумеется, когда он еще не был императором и носил свою итальянскую фамилию. Я не люблю, виконт, оставлять нерасследованными и бесконтрольными явления такого рода, поскольку на собственном опыте убедился в недопустимости недооценки роли внебрачных детей.
Виконт, взирая на патрона с откровенным восхищением, промолвил:
— С нетерпением жду указаний, ваше превосходительство.
— Я уже распорядился направить человека в Бургундию для расследования обстоятельств данного дела. — Фуше оторвался от папки. — Судя по приведенным свидетельствам, ребенок действительно существовал. По крайней мере, женщина была беременна, но она сошла с ума, а затем бесследно исчезла. Ее отец погиб: несчастный случай с экипажем, в котором он ехал. Что скажете?
— В то, что вы рассказываете, трудно поверить, — ответил Жиль, вновь пробегая глазами строки письма.
— Но это еще не все. Письмо мы обнаружили в одном из публичных домов Парижа. Его содержательница умерла насильственной смертью, и полиция нашла сей документ при обычном в подобных случаях обыске.
Виконт глотнул коньяка и перечитал послание:
«Ты разбиваешь мне сердце, моя ненаглядная мадемуазель Ласалль. Ужели это ты мне пишешь такие слова? Право, не узнаю тебя. Возможно, конечно, что я сам виноват, ибо питал излишние надежды. Но и сейчас готов повторить, что был бы добрым, самым преданным и любящим супругом тебе и самым заботливым и нежным отцом нашему малышу. Как могли подобные слова сорваться с твоих уст? Ты уверяешь, что разлюбила меня, и твои поступки это подтверждают: оказывается, ты на четвертом месяце беременности и до сих пор держала меня в неведении. Ты лишаешь меня самого дорогого. Разве своей любовью я причинил тебе только горести и муки? Подумай, небом заклинаю, о нашем ребенке. Ему нужен отец. Или же ты и вправду не желаешь, чтобы ребенок появился на свет?
В самое ближайшее время, при первой же оказии я вырвусь в Сёр. Я должен увидеть тебя. Это необходимо. И надеюсь, на сей раз твой отец разрешит мне войти в ваш дом.
Ах, Клер-Мари, Клер-Мари! Шлю тысячу поцелуев. Любящий тебя,