Яд для Наполеона
Шрифт:
— Это кажется невероятным, ваше превосходительство.
— Ну-ну. Чувствуется, что вы, виконт, еще не женаты и у вас нет детей. Поверьте, вы лишаете себя одного из самых возвышенных наслаждений. Верность супруги, сыновняя любовь… — Голос министра как будто потеплел. — Возможно, это и есть главное достижение в жизни, рядом с которым бледнеют земная слава и политический успех…
Виконт, понимая, что помимо собственного желания стал свидетелем проявления настоящих чувств у министра, поторопился вернуть беседу в прежнее русло.
— Прошу прощения, ваше превосходительство. Но как подобное письмо могло оказаться в борделе?
Возникла секундная пауза.
— У меня пока нет ответов на все вопросы, виконт, — холодно произнес его превосходительство, пронзая подчиненного холодным взглядом. Виконт расслышал в переменившемся тоне Фуше грозовые ноты: уж не навлек ли он на себя неудовольствие, отказавшись соответствовать в минуту откровенности министра? — Однако парижская дама — не провинциалка из Сёра, а одна из тех авантюристок, что охотятся за чужими состояниями, — сорвала бы благодаря письму приличный куш. Кстати, виконт, ваша настоящая мать была не из Парижа, не так ли?
От неожиданности де Меневаль с такой силой стиснул пальцы, что раздавил бокал. Острые осколки в нескольких местах рассекли кожу, и кровь заструилась по руке, капая в лужицу пролитого коньяка.
Фуше дернул шнур колокольчика, вызывая прислугу.
— Извините, ваше превосходительство. Я непростительно неловок, — оправдывался виконт, зажимая в руке платок.
— Будьте осторожны, мсье. Плохо залеченные раны имеют обыкновение открываться.
9
Месть за владельца «Карно Плантейшн»
Юноша, может, и хотел заплакать, но не умел — сердце зачерствело, как засыхает куст без дождя. И в то же время он вдруг почувствовал прилив сил и готовность на что угодно. Что он мог еще потерять? Все связи с прошлым были обрублены, и в целом свете, за исключением одного Виктора, не осталось никого и ничего, что заслуживало бы его попечения и заботы. Он находился во власти убеждения, что и сам никому не нужен, и именно это ощущение делало его сильным и бесстрашным.
Виктор постепенно поправлялся, но часто стал впадать в прострацию. Что касается Огюста… Новый Орлеан был столь ему чужд, что он вообще потерял всякий интерес к жизни. Вот и сейчас он был у стойки, снова пил в долг. Скрипач наяривал задорную мелодию, зал заполнялся ночными кутилами. Жюльен опустился рядом с Огюстом на табурет.
— Как Виктор? — спросил он.
— А, это ты!.. Очень рад, — приветствовал его Огюст, делая последний глоток. — Виктор спит как мертвый. Он совершил длительную прогулку, опираясь на палку и каждую минуту интересуясь, где ты. Я знаю, что мы без гроша, но пусть еще один бокал пополнит мой растущий долг. Что выпьешь, бренди?
— Да.
— Хозяин, бренди моему другу и еще один другу моего друга. Запишите все на мой счет.
Расторопный, но уже не такой радушный хозяин поставил перед ними два бренди.
— Мы можем выпить за что-нибудь вечное, что никогда не кончается? — спросил Жюльен.
— Давай, в таком случае, выпьем за дерзость, присущую веем мужчинам, а также некоторым женщинам, — произнося тост, Огюст обернулся — там, в обществе двух веселых барышень, сидел пьяный старик, который постоянно толкал Огюста в спину. — Сударь, буду весьма признателен, если вы перестанете так широко размахивать локтями.
— Пардон, — поворачиваясь к ним, произнес старик. — Позвольте представиться — Теодор Карно к вашим услугам. — Он протянул руку, явно с трудом сдерживая икоту.
— Мое имя — Ласалль. Жюльен Ласалль.
Услышав ответ друга, Огюст замер.
— Как вы сказали? — переспросил Теодор.
Словно опасаясь, что от частого употребления имя, подобно монете, может затереться, юноша с неудобством человека, впервые надевшего новые ботинки, повторил:
— Жюльен Ласалль.
— Вы нездешние?
— Мы из Парижа, — сообщил Огюст.
— На одном из последних французских кораблей, не так ли? — разговаривая с ними, Теодор продолжал сидеть на табурете, крепко обхватив за талию меднокожую дамочку с весьма аппетитными формами — единственную, которая не улизнула от него после начала беседы. — Новый свет приятно удивит вас, господа, — и, развивая мысль, пояснил: — Какие женщины… У-у-ух! Креолки такие жаркие и… такие потненькие…
Теодор приблизил лицо, на котором выделялся опухший нос с лиловыми прожилками, вплотную к пышному бюсту барышни и кончиком языка сладострастно провел по нежной коже от впадинки между грудей до ямочки у основания шеи.
— О-ля-ля! — вздохнул Огюст. — Какое падение французского духа!
— Мсье, — отрывисто произнес старик, зарывшись лицом в декольте и косясь на Огюста, — я уж давно перестал быть французом, — завершающая часть фразы прозвучала с нарочитым акцентом, еще более отчетливым, чем у хозяина «Дофины».
Между тем за одним из угловых столиков неожиданно вспыхнула перебранка — повздорили два картежника. Оба вскочили на ноги, схватив друг друга за грудки. Скрипач принялся наигрывать мелодию поритмичнее. Теодор неспешно, делая паузы между словами, поделился важным соображением:
— Не беспокойтесь, господа, вы находитесь в самом лучшем месте этого города. Здесь вы всегда в безопасности. Заверяю вас.
Жюльен и Огюст молча переглянулись, затем посмотрели на уже вошедших в раж и от души дубасивших друг друга джентльменов и в недоумении воззрились на старика.
— Н-да… если это место — лучшее в Новом Орлеане, то что же творится в худших, мсье? — спросил Огюст дрогнувшим голосом.
В тот миг один из драчунов выхватил из ножен тесак и начал было угрожающе размахивать им перед соперником. Однако хозяин заведения был решителен и скор. Схватив с висевшего у него за спиной шита с коллекцией холодного оружия два кинжала, он с обеих рук метнул их в нарушителей спокойствия. Клинки, подобно двум молниям, пригвоздили рубахи соперников к стене.