Яд для Наполеона
Шрифт:
Работорговец с порога в резком тоне принялся высказывать оскорбительные предположения и сыпать угрозами. Жюльен в ответ пригласил его пройти в салон, где им, возможно, будет удобнее продолжить разговор. Собеседники разместились в креслах друг напротив друга. Гость, разумеется, не догадывался, что в предложенный ему крепкий кофе подмешана настойка дигиталиса — растения, содержащего яд, который замедляет деятельность сердечной мышцы. Ничего не подозревавший отец, чьи хамство и беспардонность и впрямь превышали все допустимые нормы, прихлебывая горячий напиток, излагал все новые претензии внимательно наблюдавшему за ним Жюльену. После третьей чашки гостеприимный хозяин предложил гостю совершенно новую тему для разговора.
Что именно он сказал, в каких красках нарисовал картину последующих событий, — полной потери сил и фатальной остановки сердца, — и на каких условиях предложил посетителю воспользоваться своими знаниями о противоядиях, — ничего этого Жюльен Огюсту не сообщил. Работорговец тоже крепко держал язык за зубами. Жюльен не признался другу и в том, что впоследствии два раза в неделю к ним в дом являлся чернокожий слуга с серым от страха лицом, который получал для своего хозяина пузырек с бесцветной жидкостью — верным средством от сердечного недуга.
И уж тем более Жюльен не поставил Огюста в известность о том, что несколько недель спустя рабовладелец полностью оправился от болезни сердца. Это случилось вскоре после того, как его сын и Огюст перестали встречаться, по им одним известным причинам.
Тем не менее Огюст, который, конечно, знал о тайных делах Жюльена, путем умозаключений, связывая концы с концами, восстановил — в основных чертах — ход событий. И спросил Жюльена, зачем он это сделал. Жюльен ответил, что обязан был спасти друга. У Огюста на глаза навернулись слезы, и, то ли от стыда, то ли просто не найдя подходящих слов, он поклонился Жюльену и покинул помещение.
С этого момента они стали почти братьями, и некоторые из ревностно хранимых тайн Огюст открыл для Жюльена.
Шли месяцы. Они пережили осень и зиму, и вот, когда наступила весна, однажды вечером в дверь позвонила Гран-Перл. Он вышел ее встретить.
— Ты уже сделал выбор? — спросила Гран-Перл.
Жюльен, вежливо поклонившись, сказал:
— Я ждал тебя.
Они спустились вдвоем в лабораторию. Гран-Перл помолчала, рассматривая привлекшие ее внимание медные весы на одном из столов.
— Слухи летают. Люди шепчутся. Новый Орлеан полон страха. Ты много преуспел? — Гран-Перл не сводила пристального взгляда с весов, а поскольку Жюльен безмолвствовал, мулатка вдруг с размаху смела их со стола, да с такой силой, что они врезались в стену и распались на части. — Уж не при помощи ли этого ты вознамерился овладеть мастерством в приготовлении снадобий? — гневно воскликнула она.
— Отмеривать вещества невозможно без весов, — Жюльен старался держать себя в руках. — Даже обладая лучшим в мире чувством веса.
— А если твои враги ослепят тебя? А вдруг тебе придется делать это в темноте? Что если твоя жизнь будет зависеть от умения определять вес на ощупь?
— В химии, которая есть наука точных мер…
— В химии!.. Пустая болтовня! Ты несешь несусветную чушь! Да будет тебе известно, что для меня твои весы и все твои жалкие французские выдумки — вздор и чепуха! — неистовствовала Гран-Перл. — Чувства, еще раз чувства и ничего кроме чувств! Только они имеют значение. Инстинкт — вот что есть наука, инстинкт дает меру истинной власти. Ты согласен забыть то немногое, что знаешь? И помни, что недостаточно быть только смелым; надо, чтобы сердце было открыто вере. Что говорит твое сердце? У человека, который видит невидимое, сердце должно быть вместилищем веры, сердцем воителя. И если ты не уверен, скажи сейчас, пока мы не начали и у тебя есть возможность вернуться. Так ты готов или нет? — Жюльен, изображая холодную невозмутимость, до которой в действительности ему было очень далеко, скрестил руки на груди и в знак готовности идти до конца утвердительно кивнул. — Ежедневно ты будешь начинать с чистого листа, и тебе каждую минуту будет казаться, что ты самый несчастный из всех людей на свете. Так будет сначала, потому что потом ты воистину станешь самым несчастным человеком. А в конце… в конце, возможно, все окажется напрасным. Но если я ошибусь и ребенок, которым ты являешься, перестанет жалеть себя и избавится от глупых мыслей, что жизнь бьет его несправедливо, тогда и только тогда твое сердце станет сердцем мужчины, сердцем воителя, ты обретешь безграничное могущество и увидишь то, что не дано видеть другим, — на едином дыхании сказала Гран-Перл.
В тот самый момент дверь приоткрылась, и в нее робко заглянул Виктор. В руках он нес растение с роскошным лиловым цветком.
— Прошу прощения, я думал, здесь никого нет.
— Виктор, пожалуйста, проходите, — обратился к нему Жюльен.
— Не беспокойся, сынок. Не беспокойся, — с отсутствующим видом ответил Виктор и затворил за собой дверь.
— Я не желаю видеть здесь этого старика, — голос Гран-Перл звучал резко.
— Я могу допустить многие вещи, за исключением одной: этого человека ты не должна трогать, — жестко отреагировал Жюльен.
— Ладно… — примирительно сказала Гран-Перл, повернулась вокруг себя и, закрыв глаза, глубоко вдохнула в себя запахи лаборатории.
В течение следующих месяцев Жюльен никуда не отлучался из дома.
Первая часть обучения оказалась настоящей пыткой. Дни и ночи для него слились в один нескончаемый день, без радостей и надежд, с перерывами на краткий отдых, по усмотрению Гран-Перл. Он старался не думать, не жаловаться, а главное — не ощущать боли. То есть так было в самом начале, ибо по прошествии нескольких дней он решил не сопротивляться боли — на борьбу с ней уходило столько энергии, что у него не оставалось сил. По сути, его состояние было противоречиво: боль он преодолел и физические страдания прекратились, но при этом он ощущал себя во власти судьбы.
Гран-Перл проводила с Жюльеном долгие часы, бдительно наблюдала за ним, направляла каждый его шаг, тренировала тело, формировала душу. Она приходила ежедневно, но ночевать никогда не оставалась. Жюльен то и дело дарил ей кольца, подвески, цепочки из благородных металлов, денег же никогда не давал: Гран-Перл питала к ним глубокое отвращение. Перед уходом она, как заклинание, повторяла одно и то же:
— Воитель направляет свою веру и все пять чувств на достижение цели. Воитель зависит только от своей собранности. Разум воителя владеет его телом. Цель воителя — его судьба. Ты должен быть достоин того, чего ожидает от тебя Джамбалла.
— А чего ожидает от меня Джамбалла? — с долей иронии спросил Жюльен в первый день.
— Тебе предначертано выполнить миссию, — торжественно ответила Гран-Перл. — У каждого воителя есть миссия. Джамбалла подаст тебе знак, когда ты будешь готов.
Больше к этому вопросу они не возвращались.
Прошло несколько месяцев. Обучение требовало долготерпения и строилось на том, что дальнейшее совершенствование становилось доступно только после усвоения особых навыков и приемов. Все происходило как предсказывала Гран-Перл. Первоначальные растерянность и смятение уступили место сосредоточенному усилию, которое постепенно сменилось машинальной сосредоточенностью. Прежние представления Жюльена совершенно изменились, на смену расчету пришла интуиция, а вслед за интуицией и нечто иное.