Яд для Наполеона
Шрифт:
Мими, стыдливо подобрав нижние юбки, устремила на Жюльена зрячий глаз, и с уст ее сорвался протяжный, жалобный стон. Затем, повернувшись к нему спиной, она начала спускаться со стены. Жюльену показалось, что она шепчет молитву, но в действительности то были слова: «Милый мальчик, да благословит тебя Господь. Где же ты пропадал так долго?..» Когда до земли оставалось совсем немного, Мими изменили силы, и она без чувств упала прямо на руки Жюльену.
Он остановил первый же проезжавший мимо фиакр и привез Мими домой. Она никак не могла поверить, что вся эта роскошь принадлежит ее «маленькому безымянному другу». Жюльен пригласил к Мими хорошего доктора, и тот занялся исцелением недугов бедной женщины с вниманием, какого не всегда удостаиваются и именитые пациенты. Жюльен требовал от всех беспрекословно и точно исполнять любую прихоть Мими, но их у нее почти и не было, за исключением одной — она приходила в безумный восторг от каждого из многочисленных нарядов Сары. Жюльен любил проводить время с Мими, и иногда задремывал под ее рассказы о давно минувших, незапамятных временах.
Мими поведала Жюльену все, что знала об Аннетте, Камилле и кучере Пьере, хотя знала она не очень много: каждый из них, когда полиция закрыла бордель, пошел своим путем, и вместе судьба их больше не сводила. После трагедии, по словам Мими, Аннетте и Камилле как-то удалось устроиться в хорошие дома. Старина Пьер вернулся к брату в деревню. А несколько лет назад одна из барышень — помните Агату? — рассказала, что он умер от старости.
— Умер… — прошептал Жюльен.
— Мы все тебя любили, — сказала Мими, нежно проведя кончиками пальцев по лбу и щеке Жюльена. — Ты рос у нас на глазах. И когда случилось то, что случилось, и ты пустился в бега, мы молили Бога, чтобы тебя не поймали. В дом нагрянула полиция, они перевернули все вверх дном в будуаре и… закрыли дело. А мы… ни кто из нас так больше ничего и не услышал о тебе.
— Мими, дорогая! Отныне ты будешь всегда жить у меня, — сменил тему Жюльен.
И Мими, неутешная Мими-Печальница почувствовала, как от наворачивающихся слез у нее зачесались глаза.
Как и планировалось, за несколько дней до намеченной даты на условленный адрес и на имя подставного получателя пришла посылка. Жюльен с Сарой немедленно выехали в Вернон — небольшой городок, расположенный в восьмидесяти километрах на запад от Парижа. Жюльен ни под каким предлогом не хотел даже ненадолго оставлять ее одну, но в этот раз Сара сама вызвалась ехать с ним. Отъезд сопровождался принятием сложных мер безопасности, призванных сбить со следа увязавшихся за ними шпионов.
Они намеревались вернуться в столицу в тот же день к ночи, но на полпути, а точнее — приблизительно в тридцати километрах от Вернона у экипажа сломалась задняя ось. И хотя кучер сделал все от него зависящее, чтобы побыстрее устранить поломку, им пришлось остановиться на ночевку. Постоялый двор, где это произошло, назывался более чем странно — «Разочарование».
Доска с необычным названием висела на двух старых цепях, которые поскрипывали и постанывали при каждом дуновении ветра. Но ничто другое не нарушало покоя в этом тихом пристанище, где, казалось, даже время замедляло свой бег. Внизу, в помещении, потолок которого покоился аж на двух поперечных балках, стояла дюжина квадратных столов. За столами сидели жители близлежащей деревни, пришедшие пропустить в кругу друзей стаканчик вина. В глубине виднелась лестница на верхний этаж. В воздухе пряно пахло табаком, царила атмосфера чинного и благопристойного сельского досуга. Сидевшие у стойки завсегдатаи вели неторопливую беседу. Древний дед, опершись подбородком на рукоять сучковатой палки, мирно дремал над недопитой кружкой, а его сосед помоложе что-то тщетно ему доказывал, и было очевидно, что он тоже вскоре где-нибудь прикорнет.
Появление в общем зале постоялого двора «Разочарование» пары незнакомцев лишь на миг нарушило привычное течение вечера. Глаза присутствующих обратились на них. Войдя, Жюльен быстрым взглядом обвел помещение, а Сара накинула на голову капюшон. За стойкой о чем-то с жаром толковали два разгоряченных гарсона. Обоим было лет по тридцать или около того, и оба были сухощавы как индийские йоги. Один, ростом пониже, с зачесанными назад напомаженными волосами и серьгой в левом ухе; второй — повыше, с бородкой и лихими усами, ни дать ни взять — королевский мушкетер. На стене, аккурат над ними, на доске в форме геральдического щита, обтянутой красным бархатом, поблескивали клинками Две шпаги. Вдруг тот, что смахивал на мушкетера, схватил полотенце, перекинутое у него через плечо, и утер им — в самом прямом смысле — другого, с серьгой.
— Ну, это уже переходит все границы, Батист! — воскликнул тот возмущенно и, вырвав из рук обидчика полотенце, швырнул на пол, точно бросил перчатку. — Теперь мы должны решить вопрос, как подобает мужчинам. Мадмуазель Барро! Нам срочно требуются шпаги!
— Пошли на улицу, Жером! — поглаживая бородку, согласился Батист.
Мадмуазель Барро, хозяйка постоялого двора, находилась на другом конце стойки и разговаривала с пожилым кюре, на которого была подозрительно похожа, хотя священнослужитель и весил килограммов на пятьдесят больше, чем она. Увенчанный копной белых волос падре восседал на высоком табурете. Услышав перепалку, он возвел очи горе и молитвенно простер длани над чашей значительно большего, нежели у других, размера, в которой пенился живительный эликсир. Мадмуазель Барро, тонюсенькая как камышинка, с пучочком на макушке, встрепенулась, словно внутри у нее распрямилась пружина, деловито засучила рукава и легкой поступью устремилась к щиту с оружием. Весь постоялый двор мгновенно оживился.
Посетители повскакали с мест. Многие принялись хлопать в ладоши. Дело начинало походить на ярмарочный балаган. Улюлюканье и возгласы «ура!» пробудили дремавшего деда. Потянувшись и точно стряхнув с себя годы, он отбросил клюку, отодвинул в сторону кружку с пивом, затем с прытью, какой позавидовали бы и многие молодые, перемахнул через стойку и, опьяненный предвкушением схватки, обеими руками сорвал со стены шпаги, прежде чем к ним приблизилась хозяйка заведения. Изрядно набравшийся селянин не упустил возможности выпить за боевого деда и за победу…
Застыв на месте, Сара и Жюльен с удивлением наблюдали за развитием событий.
Они и глазом не успели моргнуть, как все заторопились к выходу. Впереди шествовали дуэлянты, следом — высоко подняв шпаги, дед, за ним решительным шагом выступала хозяйка с выражением ликования на лице, а потом и остальные. Остался лишь кюре, который, поднявшись, не спеша направился к чете приезжих.
— Вы не намерены воспрепятствовать этому, отче? — спросил его Жюльен, когда священник подошел.
— Да что вы, мсье, это невинная забава! Жером и Батист Тургуты — братья, и на смерть они бьются не менее двух или трех раз в месяц. Для поддержания формы. Они прекрасные фехтовальщики. Лучше не сыскать во всей округе. И в мастерстве владения оружием не уступают друг другу. Я им постоянно твержу, что они родились для великих дел, но хотел бы я посмотреть на того, кому известен Промысел Божий… Для Тургутов дуэль — это спорт, а для всех остальных — развлечение. В поединке братья решают спорные вопросы и всегда расходятся друзьями. Однако, прошу прощения: вы… — молодожены и хотели бы переночевать, не так ли?
— Да, нам нужна комната. То есть… две. Мадмуазель и я — мы не состоим в браке, — смутился Жюльен.
— Да-да, понимаю, — кюре озарился довольной улыбкой. — Значит, две комнаты, правильно? Добро пожаловать, мы будем рады вам услужить. Эту гостиницу содержим мы с сестрой. Хотя, сказать по правде, душа всего этого, — он обвел руками вокруг, — конечно, сестра. Все держится на ней. Она, признаюсь вам, — кюре понизил голос, — не замужем. — И приняв торжественный вид, продолжил: — Не угодно ли господам поужинать с дороги? Могу заверить, что лучше наших каплунов вы не найдете на двадцать лье окрест. Да не стойте же, садитесь за любой стол. Сестра сейчас будет.