Яд для Наполеона
Шрифт:
Снедаемый тревогой и нетерпением, Жюльен жадно вчитывался в каждое предложение. Дойдя до последней строки письма, почувствовал себя оглушенным. Потом вернулся к началу, вновь прочел от первой до последней строчки и поднял глаза на криво ухмылявшегося Жиля. В глазах у Жюльена потемнело, будто перед ним вдруг опустили черный полог. Ноги стали ватными. Голова шла кругом. В который раз он ошеломленно перечитал в обращении имя матери, но главное — то имя, которым письмо было подписано…
— Ты, конечно, обратил внимание на подпись? — вернул его к действительности Жиль. — Письмо написано двадцать шесть лет тому назад. Тогда он еще был обыкновенным лейтенантом артиллерии и носил свою итальянскую фамилию.
— Откуда у тебя это письмо? — спросил Жюльен, но губы плохо его слушались.
Пропустив вопрос мимо ушей, Жиль язвительно заметил:
— Ну, и какая же теперь между нами разница? — и вырвав бумагу из рук Жюльена, нанес решающий удар: — Сегодня утром ты убил своего отца.
Не дав Жюльену опомниться, Жиль предложил ему проследовать в стоявший неподалеку конный экипаж. Потрясение было столь велико, что Жюльен, утратив способность адекватно реагировать на события, выполнял все требования — безучастно, но сохраняя достоинство и не позволяя дотрагиваться до себя. Сил у него осталось ровно столько, чтобы дойти собственными ногами до кареты, сесть в нее и закрыть глаза.
За время, пока они ехали в коляске, никто не проронил ни слова.
— О, мадам, они все чудесные! Я, право, не знаю, какое выбрать! — Мими понемногу справлялась с замешательством, охватившим ее при виде вороха роскошных платьев, разложенных перед ней.
— Ты можешь примерить все. — Сара, теребя на груди подвеску, стояла у окна.
— О, мадам, — голос Мими звучал приглушенно от душивших ее чувств, — мсье Жюльен не забыл о мечтах Мими-Печальницы. Ах! Какие элегантные платья! У этого юноши золотое сердце…
Сара, опасаясь, что не сумеет скрыть тревогу, которую в ней рождала неопределенность, предпочла остаться в особняке. Она и Жюльена хотела убедить, чтобы он никуда не ходил, но он стоял на своем. С недавних пор молодая женщина чувствовала опасность так ясно, как никогда прежде.
— Извини, Мими. Что ты сказала? — переспросила Сара.
Именно в этот момент, ровно в одиннадцать утра, загрохотали батареи орудий. Сара вздрогнула. Растянувшаяся длинным шлейфом процессия под восторженные возгласы толпы вступила торжественным маршем на городские улицы. Глазную карету сопровождала верхом четверка маршалов, на чьих лицах застыло выражение необычной серьезности. Они скакали, исполненные печали от знания того, что, несмотря на внешний блеск и помпу, нынешнее утро знаменует необратимый поворот в судьбе Франции.
Огюста грохот канонады застал в другой части города, а именно — поблизости от дома 145 по улице Сент-Оноре, то есть возле резиденции виконта де Меневаля. Громовые раскаты усилили беспокойство друга Жюльена, ибо могли означать что угодно.
Огюст понял по-своему немую просьбу Жюльена, обращенную к нему. Он не отправился к его дому, поскольку был уверен — опасность Саре не угрожает. Некоторое время следил издалека за телохранителями Жиля и, убедившись, что те ходят кругами без определенной цели и никуда не спешат, решил переключить внимание на Жюльена и не отходить от него далеко. Просчет состоял в том, что Огюст не сумел верно оценить развитие ситуации и к моменту, когда суматоха и бурление многолюдной толпы достигли апогея, окончательно потерял из виду тройку головорезов. Увидев, как его друг садится вместе с Жилем в карету, вскочил в первый проезжавший мимо фиакр и последовал за ними. Так он оказался у особняка де Меневаля, где и пребывал в дозоре, снедаемый нетерпением.
В пять минут первого кортеж императора прибыл на Марсово поле, и все взгляды обратились к остановившейся карете.
В те же самые мгновения в подвале особняка на улице Сент-Оноре, в сыром каменном мешке, надежно укрытом от внешнего мира железной дверью, замок которой открывался золотым ключом, виконт де Меневаль распорядился привязать Жюльена к стулу.
Три костолома, приехавшие раньше шефа и силой затащившие пленника в подземелье, мастерски справились с этим заданием, после чего возможность исполнять главную роль предоставили виконту. Под левым глазом у Жюльена уже переливался фиолетово-багровыми цветами кровоподтек: Жиль, не считая более нужным пускаться в объяснения, нанес беззащитному противнику прямой удар кулаком в лицо. Затем вынул из рукава кружевной платочек и, поднеся его к разбитому носу Жюльена, из которого хлестала кровь, сказал:
— Можешь кричать сколько угодно. Тебя никто не услышит. Стены здесь вдвое толще, чем наверху.
— Ты жалкий трус и подлец, и всегда был таким.
— Итак, ты решительно настроен не подписывать, — Жиль побарабанил пальцами по бумаге, лежавшей перед ним на столе. — Гм, на документе, конечно, нет числа, признаю. Но когда ты вступишь во владение имуществом моего отца, мы сможем проставить дату. Нотариус заверит это, и все необходимые формальности будут соблюдены, — Жиль убрал платок от лица Жюльена.
У того кровь продолжала ручьем литься из носа. Несколько крупных капель упали на серебряный медальон, который привлек к себе внимание Жиля. Он резким движением сорвал цепочку и продолжил:
— В конце концов, ты сам видишь: я провел фундаментальное исследование. Здесь приведен подробный перечень того, что отписывает в мою пользу даритель, то есть Жюльен Ласалль, являющийся, как нам известно, презренным наемным убийцей. В список включена, разумеется, и весьма доходная сахарная плантация близ Нового Орлеана. Ты уступаешь ее мне, равно как и все прочее, в качестве дара, — Жиль сосредоточенно рассматривал медальон. — Это будет справедливо, ты не находишь? Сначала ты все отнял у меня, а теперь мы меняемся ролями. Что ж ты не хорохоришься? — Жиль, словно оценивая, подкинул на ладони медальон. — А ведь это еще далеко не самое страшное, что с тобой произойдет, если ты не подпишешь бумаги.
И пока один из его приспешников снимал с себя и аккуратно развешивал жакет, другой уже принялся за дело. За ударом в солнечное сплетение последовали два не менее мощных удара в лицо. Жюльен, ловя воздух широко раскрытым ртом, не сложился пополам и не упал на землю лишь потому, что был накрепко прикручен веревками к стулу.
— Ах, какой же он славный!.. — в который раз отметила Мими, со вздохом примеряя третье платье. — Этот юноша достоин всего самого лучшего на свете, мадам. То, что помнят о никому не нужной старухе, такой, как я, — любуясь в зеркале платьем из крепа, она обеими руками схватилась за голову, — уже одно это, мадам, наполняет радостью мою горькую жизнь.
— Мими! — воскликнула вдруг мгновенно побледневшая Сара, не отводя взгляда от окна. — Случилось что-то ужасное!..
Внизу, из остановившейся напротив полицейской кареты высыпала группа вооруженных людей и оцепила входную дверь.
Между тем Огюст продолжал караулить у особняка де Меневаля. Сколько длилось его дежурство? — он не смог бы ответить и сам. Может, два часа, а может — три… Пушки давно отгрохотали, тем не менее никакой ясности, в том числе и относительно дальнейших действий, так и не наступило. Кто же знал, что времени у него будет достаточно, чтобы собрать здесь хоть целую армию? Но теперь оставить пост даже ненадолго он не мог. Проверив, что пистолет на месте, — за поясом на спине, Огюст собирался уже было идти к входной двери и в случае необходимости силой прорываться внутрь, когда вдруг увидел полицейских, окруживших особняк…