Яд древней богини
Шрифт:
– Они достались Галиной матери по наследству, от какой-то дальней родственницы. Некоторые были в рукописном виде и стоили немалых денег. Но выглядели они потрепанными, старыми, поэтому их поставили на полки шкафа во второй ряд. Однажды я привез с собой в Березин приятеля, который помешался на мистике, все болтал про замурованные подвалы бывшей Сухаревской башни, какую-то «черную книгу»… впрочем, это неважно. Так вот, я показал ему книги «из второго ряда». Он был в восторге, назвал их библиотекой чернокнижника и не велел читать на ночь. Их никто и не читал, кроме Карины. Уезжая из Березина, она сложила их горкой во дворе и сожгла. Представляете? С ней
Серебров достал из кармана белоснежный носовой платок и промокнул лицо. Было видно, что внутри у него разгорается пожар.
– Вы любили Карину?
– вдруг спросила Ева.
Игнат Николаевич вспыхнул.
– Разумеется! Она ведь мне дочь!
– Родного отца Карины зовут Демьян Локшинов, - невозмутимо изрек Смирнов.
– Ему и адресованы письма.
Казалось, еще секунда, и господин Серебров лишится сознания. Каким-то чудом он усидел в кресле… только дыхание его стало громким, хриплым.
– Ч-что-о?!
Ева схватила со стола стакан, предусмотрительно наполненный водой, поднесла гостю. Он привстал, потом рухнул обратно… застонал. Предложенной воды он не увидел, и стакан вернулся на свое место.
– Галя мне… и-изменяла? Не мо… не может быть… Вы лжете! Лжете…
Такой реакции Смирнов и Ева не ожидали.
– Все не так! Ваша жена в ту ночь родила мальчика, - поспешно забормотала Ева.
– А девочку - другая женщина, Мавра Виленина. Детей подменили!
Она рассказывала, а лицо Сереброва то наливалось кровью, то бледнело. Половину он не понимал, но лихорадочный блеск в глазах сменялся отчаянием и тоской.
– Так я Карине не отец?
– выдохнул он, когда Ева завершила краткий экскурс в прошлое.
– Я ей не отец?
– Не родной отец, - подтвердил сыщик.
– Ее настоящие родители - Мавра Виленина, ныне покойная, и Демьян Локшинов, который, слава богу, жив.
– А мой сын… наш с Галиной сын…
– Умер. Я сожалею. Он унаследовал от вашей покойной супруги больное сердце. Если вы пожелаете, то сможете разыскать его могилу.
– Где гарантии, что вы все это не придумали?
– процедил сквозь зубы гость.
– Гарантий никаких нет, - спокойно ответил Всеслав.
– Зато есть фотографии, любезно предоставленные господином Локшиновым и Григорием Ершовым, приемным сыном Мавры Ильиничны. Вот, взгляните!
Снимки родителей Карины развеяли остатки сомнений. Сходство их с дочерью было настолько явным, что Серебров больше ни о чем не спрашивал. Карина смотрела на него с фотографий сквозь молодые лица Мавры и Демьяна; ее красота являлась столь необычной, а черты столь утонченно-изысканными - спутать было невозможно. Овал лица, линия бровей, разрез глаз, рисунок губ… он ни разу в жизни не встречал похожей женщины.
По щекам Сереброва потекли слезы. Он вскочил и зашагал по комнате, нервно вздрагивая. Несмотря на то, что ему пришлось выслушать, на его лице читалось огромное, всепоглощающее… облегчение. Как будто неведомые судьи вынесли ему вместо мучительной смертной казни оправдательный приговор.
– Она мне не дочь. Не дочь… - шептал он, не замечая слез.
– Какое счастье! Теперь я понимаю… Бедная Зоя! Она стояла на ее пути! На нашем пути… Господи, прости нас!
– В одном из писем есть фраза: «Я получила то, чего жаждало мое естество, и теперь меня ничто не пугает», - процитировала Ева.
– Вы знаете, о чем идет речь?
Серебров
– Вы вступили в любовную связь с Кариной. Не отрицайте! Это казалось вам чудовищным, но вы не смогли противостоять своей, а главное - ее страсти. Ужасная тайна пожирала вас. Ведь это вы… тот человек, любви которого Карина добивалась - и получила. Вы - Ее Повелитель, Властитель ее дум? Она с детства воспылала к вам чувствами отнюдь не дочерними. Ее страсть была неудержимой, она захватила и вас, против вашей воли. Этого нельзя было не заметить! Ваша жена, наверное, обо всем догадалась. Вы держались долго… долго, но наконец сдались. Звезда притянула вас в свое огненное лоно, и вы сгорели. То, что вы ее отец, и было той непреодолимой преградой, о которую разбивались все попытки Карины склонить вас к взаимности. Разве она не пыталась внушить вам, что вы - прежде всего мужчина и женщина?
– Пыталась… - признался Игнат Николаевич.
– Я считал это ее стремление неким нервным расстройством, своего рода безумием, порожденным комплексом сиротства. Ее мать умерла, и она стремилась привязать к себе отца всеми узами, в том числе и любовными. Я даже советовался со светилами психиатрии. Они сказали, что это бывает, но с возрастом проходит. У Карины не прошло. Однажды она заявила, что я напрасно хочу сделать ее сумасшедшей и что во мне самом спит демон. Знаете, мне стало жутко от ее слов! Ведь я… тоже… тайно думал о ней и не смел признаться себе в том, что желаю ее как женщину… доходя до неистовства в своих фантазиях. Нереализованное влечение питает самые дикие выдумки - так человек, будь то мужчина или женщина, хочет более сильным раздражителем отвлечь себя от того, что гложет его денно и нощно. Я заглушал свои желания работой и воображаемым горем после потери Галины. Когда становилось невмоготу, ехал в Березин, на кладбище, каялся там, жаловался покойной супруге - благо, никто меня не слышал, кроме могильных памятников. Я придумал лицемерное оправдание, будто моя неугасимая любовь к Галине перешла на дочь, приобрела такие уродливые формы. Карина же вступила на путь страшный… если вы сказали правду, и она… начала убивать. А Зоя… она, конечно, замечала странные отношения между нами, но призналась мне в этом совсем недавно. Наверное, не могла поверить в свои догадки.
– Катерина Руднева, Мавра Ершова и ваша вторая жена стояли на пути Карины к вам, - сказала Ева.
– Она мстила не за то, что мать отказалась от нее, а Руднева пошла на подмену, а за тот жестокий обман, который разделил вас и ее надежнее любой каменной стены. Ваша жена тоже являлась помехой. Она умрет, как умерли те двое.
– Карина… знала, что она мне не родная дочь?
– Нет. Она узнала правду совсем недавно и решила убрать с дороги всех виновных. Она понимала, что уже поздно… в этой жизни. Но все равно отомстила. Она писала свою историю в письмах и отсылала их родному отцу, Локшинову.
– Зачем?
– поник Серебров.
– Чтобы вы узнали все и запечатлели ее в своем сердце! Она хотела оставить свой огненный знак в вашей душе. Она ушла, чтобы вернуться. Она будет искать вас вновь. Чтобы осуществить то, чего ни вы, ни она не испытали в полной мере.
– Боже… Но почему она мне не открылась?
– А вы бы поверили?
– горячо воскликнула Ева.
Игнат Николаевич промолчал, подавленный ее правотой.
– Я люблю ее, - прошептал он.
– Всегда любил. Не как дочь, и это лишало меня рассудка. Я хочу быть с ней.