Яд
Шрифт:
— Я еще не видела его.
Фру Венке не решила еще, как ей следует отнестись к столь необычайной горячности своего мужа. Помимо этого, она в точности не знала, в чем именно заключался поступок Абрахама. А расспрашивать мужа об этом ей не хотелось, поскольку он стал говорить с ней столь неподобающим образом.
Но вот, наконец, Абрахам, усталый и голодный, вернулся домой. Он тихонько проскользнул в гостиную и предстал перед своей матерью бледный и подавленный.
Она спросила его:
— Что там произошло, Абрахам? Что ты там натворил?
Абрахам
Профессор долго и строго беседовал с ним. Фру Венке не слышала, что он говорил Абрахаму, но ей была невыносима эта беседа. Однако войти в кабинет к мужу ей не хотелось, и поэтому она ушла в столовую.
Свою речь перед сыном профессор начал серьезным и даже скорбным тоном.
— Ты причинил мне большое горе, Абрахам! — сказал профессор. — Я рассчитывал воспитать из тебя честного и полезного гражданина, который доставил бы мне радость и которым я мог бы гордиться, но вместо этого ты обнаружил уже в столь раннем возрасте такие тенденции, какие непременно приведут тебя к гибели, если ты своевременно не одумаешься. Обычно с годами проходит лень, юношеское легкомыслие, необузданность. Но вот дух мятежа почти всегда остается там, где он пустил глубокие корни. Мятежный человек начинает с насмешек над учителями. Затем он свысока посматривает на своего отца и на свою мать. И, наконец, он уже не прочь поиздеваться над самим господом богом!.. Но ты должен знать, Абрахам, к какому сорту принадлежат все эти мятежные люди. Это обычно преступники, подонки нашего общества, которые противятся законам и заполняют наши тюрьмы. Вот поэтому я сегодня больше чем потрясен. И свое горе я даже не берусь высказать словами. Больше того: я не в состоянии бранить тебя или наказывать. Но вместе с тем я не знаю и не решил еще — смогу ли я, вообще говоря, оставить в своем доме такого сына.
С этими словами профессор Левдал вышел из своего кабинета.
Этот молчаливый уход и вся хорошо продуманная речь оказали свое воздействие на Абрахама.
Выйдя из школы и шатаясь по улицам, Абрахам, казалось бы, заранее обдумал все наихудшее, что ему угрожало, — все выговоры и наказания. Но скорбная речь отца, печальный тон и жесткие слова превзошли ожидаемое. Кроме того, возникла угроза, что его ушлют куда-то из дому, лишат матери. Все это заставило Абрахама разразиться слезами. Он долго лежал на диване и горько плакал. Как, в сущности, странно и как непонятно, что с ним случилась вся эта история. Что же теперь ожидает его?
Но вот отец приоткрыл дверь кабинета и позвал сына обедать.
Фру Венке все еще не знала как следует, что именно произошло в школе. По всей видимости, Абрахам и в самом деле вел себя на уроках неприлично. Однако ничего особенно страшного в его поступке не было, и все это, казалось бы, не должно было причинять ей такую тяжесть, какую она вдруг испытала. Тем не менее тяжесть на ее душе все более разрасталась, и дошло до того, что Венке почувствовала себя совсем несчастной. Ей вдруг захотелось броситься на шею сына и горько выплакаться.
Однако обед прошел в глубоком молчании.
Абрахам, подавленный, сидел над своей тарелкой. И в эти минуты он был до чрезвычайности непохож на того героя, который, сжав кулаки, поднялся на своего учителя, адъюнкта Олбома, и обозвал его дьяволом.
Между тем дела Микала Мордтмана пошли теперь чрезвычайно успешно. В этом отношении предсказание Йоргена Крусе полностью сбылось. Профессор Левдал, подписавшись на десять акций, положил начало спекулятивной горячке, какую еще не знала тихая и размеренная деловая жизнь города. Подписной лист в Коммерческом обществе с каждым днем все более заполнялся.
Спустя четырнадцать дней Микал Мордтман телеграфировал отцу, что подписка на акции уже достигла суммы в 96 тысяч специадалеров.
Молодой коммерсант Мордтман буквально сиял. Еще бы: перед ним была перспектива стать во главе блистательного предприятия. Помимо того, его тешило, что он так успешно и ловко провел всю эту деловую игру. На косые взгляды и кривотолки ученых латинистов он попросту не обращал внимания. Ему надлежало завоевать торговый мир реалистов — и этого он добился.
Вскоре Мордтман получил письмо с признанием его заслуг от фирмы Исаак Мордтман и К°. Фирма давала подробную инструкцию относительно дирекции, какую следовало выбрать. Профессор Левдал непременно должен войти в ее состав.
Об этом Мордтман поднял вопрос в ближайшее же воскресенье. По этим дням он обычно обедал у профессора. Правда, после происшествия с Абрахамом обстановка в доме была весьма тяжелая, неблагоприятная для дел. Отец обращался с сыном холодно, и по держало мальчика в мучительном напряжении.
Профессор сначала отклонил высокую честь вступить в состав дирекции. Нет, он решительно не годится для таких дел. Кроме того, у него значительная практика. Да и принципиально он против суеты коммерческой жизни.
Конечно, никто не думает обременять профессора новыми делами, сказал Мордтман. Вся фактическая работа будет возложена на директора банка Кристиансена. Тут речь идет всего лишь о формальной стороне дела — состоять ли профессору Левдалу в списке членов дирекции.
Профессор отказывался, и поэтому Мордтман, взглянув на Венке, сказал ей:
— Помогите мне, фру Венке, уговорить вашего мужа.
Фру Венке ответила, не поднимая глаз:
— Мой муж сам принимает решения во всех своих делах такого рода.
— Но если ты желаешь, мой друг, я охотно вступлю в состав дирекции! — приветливо произнес профессор.
Фру Венке взволновали эти слова мужа. Она нервно ответила:
— Я желаю? Кто тебе сказал об этом? Как могло тебе прийти это в голову?
— Но ведь ты же интересуешься фабрикой господина Мордтмана! Да мне и самому хотелось бы оказать услугу нашему молодому другу… Итак, господин Мордтман, я согласен вступить в состав дирекции вашей будущей фабрики.
Мордтман, подняв бокал, радостно сказал: