Ядерное оружие Третьего рейха. Немецкие физики на службе гитлеровской Германии
Шрифт:
27 августа Линдеман написал Черчиллю на шести страницах конфиденциальное письмо, напоминая ему о сверхмощном взрывчатом веществе, примерно в миллион раз превосходившем химическую взрывчатку, о котором он ранее неоднократно рассказывал премьер-министру. «В этом направлении проделана огромная работа и у нас, и в Америке, и, возможно, в Германии; примерно через два года такие бомбы будут готовы к применению». Он упростил расчеты и предположения комитета MAUD и свел их к утверждению, что в недалеком будущем «один аэроплан сможет доставлять к цели бомбу весом около одной тонны; при этом сила ее взрыва составит около двух тысяч тонн тротила». Линдеман утверждал, что союзники располагают значительными запасами урана в Канаде и Бельгийском Конго, напомнив Черчиллю, что «у немцев (таких запасов) не так много, но, боюсь, достаточно».
При правильной постановке производства стоимость одной бомбы при темпе производства один боеприпас в неделю составит 5 миллионов фунтов стерлингов;
Решение начать в Великобритании масштабные исследования в области ядерной физики было принято в конце сентября на заседании научного консультативного комитета при военном кабинете, сформулировавшем свои рекомендации премьер– министру Черчиллю. В докладе комитета подчеркивалась мысль, что единственными врагами Британии в Европе были Германия и ее союзники. Настаивая на немедленном начале соответствующих работ, комитет подчеркивал: «Невозможно переоценить важность разрушительной мощи нового оружия, а следовательно, и важность этой программы. Кроме того, мы не должны забывать, что и немцы ведут работы в этом направлении и в любой момент могут достичь нужных результатов. Всем известно, что именно видный немецкий физик профессор Ган несколько лет назад начал изучение процесса расщепления урана. Несмотря на то что заблаговременно были приняты меры, чтобы убедить бельгийскую компанию сократить запасы оксида урана на территории своей страны (часть из них сейчас находится в Канаде), около восьми тонн попали в руки немцев после того, как они оккупировали эту страну» [17] .
17
В книге Маргарет Гоуинг «Британия и атомная энергия в 1939 1945 гг.» полностью приводится этот текст и обращается внимание на допущенную в нем ошибку. Как было обнаружено после войны, в руки немцев на самом деле попало примерно 600 тонн оксида урана; по мнению профессора Н. Риля, даже эта цифра сильно занижена.
Все эти причины побудили британские власти уделить первоочередное внимание созданию своего ядерного оружия. Премьер-министр и члены комитета начальников штабов сделали соответствующие выводы из письма профессора Линдемана. Куратором проекта от правительства был назначен один из министров Джон Андерсон. 3 сентября комитет начальников штабов принял решение не жалеть на развитие проекта по созданию атомной бомбы ни времени, ни материалов, ни денег, ни труда. Главным администратором проекта стал директор компании «ICI» Уоллас Акерс. Вместе со своим заместителем Майклом Перрином он переехал в выделенное для работы над британской атомной программой здание по адресу: Олд-Квин-стрит, дом 16 (с кодовым названием «Директорат по сплавам»). Частью его обязанностей было совместно с уже упомянутым ранее офицером Уэлшем направлять деятельность британской разведки по выявлению хода соответствующих работ в Германии. Одним из первых посетителей здания стал агент из Трондхейма, тот самый, который сначала предупредил о намерении немцев увеличить производство тяжелой воды, а затем выразил подозрения по поводу компании «ICI» и ее повышенного интереса к этому вопросу.
Агентом, как оказалось, был тридцатисемилетний профессор Лейф Тронстад, который несколько лет назад вместе с Йомаром Бруном организовал в компании «Norwegian Hydro» предприятие по производству тяжелой воды. В годы войны Тронстаду было присвоено воинское звание майора; он возглавил секцию IV Верховного командования Норвегии в Лондоне; в круг его обязанностей входили разведка, шпионаж и диверсионные акты. Именно при выполнении своих обязанностей он погиб три года спустя на территории Норвегии.
В США была разработана теория выделения в урановом реакторе во время цепной реакции плутония, который может быть использован в качестве ядерного взрывчатого вещества. В марте 1941 года на большом циклотроне в Беркли было получено небольшое количество плутония-239; в том же месяце сотрудники лаборатории экспериментально доказали, что новый элемент так же легко вступает в реакцию деления, как и уран-235 [18] . В декабре американское правительство еще до того, как в стране был построен первый урановый реактор, приняло решение о создании в Чикаго предприятия по производству плутония. В тот же месяц, когда немецкие военные высказали первые опасения за успех своей атомной программы, в США был создан комитет политических лидеров страны, призванных контролировать
18
В СССР первые микропорции плутония (порядка 1017 атомов) были получены радиохимиком Б.В. Курчатовым (братом И.В. Курчатова) осенью 1944 г. в обычной бочке с водой. В течение трех месяцев с помощью радий-бериллиево– го источника непрерывно облучалась колба с гидратом оксида закиси урана. В 1947 г. на первом советском ядерном реакторе, построенном под руководством И.В. Курчатова, получили 20 микрограммов плутония их уже можно было разглядеть под микроскопом. Первый промышленный реактор для получения плутония был также построен под руководством И.В. Курчатова и запущен в июне 1948 г.
После вступления Америки в войну все исследования урана в мирных целях были прекращены, и страна сосредоточилась на создании атомной бомбы. «Политика, которую разработали и которой твердо придерживались президент Рузвельт и его советники, была проста, – позже писал американский военный министр Стимсон, – а именно: не жалеть усилий для скорейшего успешного создания атомного оружия. Причины такой политики были не менее просты: первые успешные эксперименты в области деления атома состоялись в 1938 году в Германии, и все знали, что немцы продолжали работать в этой области. В 1941 и 1942 годах, – продолжал Стимсон, – все были уверены, что здесь они (немцы) были впереди нас, поэтому было жизненно важным, чтобы они не сумели первыми применить это оружие на поле боя».
К концу лета 1941 года немцы добились гораздо меньших успехов в своей атомной программе, чем этого можно было ожидать. Норвежская компания «Norwegian Hydro» получила контракт на поставку в Германию 1500 килограммов тяжелой воды, и в период с 9 октября до конца 1941 года немцы получили первый 361 килограмм этого вещества. К концу того же года германская промышленность произвела более двух с половиной тонн металлического урана, а предприятие во Франкфурте вышло на уровень производства одной тонны урана ежемесячно. И все же, когда профессор Гейзенберг и Допель приступили ко второму эксперименту на урановом реакторе с использованием тяжелой воды, полученной в Норвегии, они вновь воспользовались оксидом урана, применение которого дало столь разочаровавшие результаты в начале года в Берлине, Лейпциге и Гейдельберге. Их реактор вновь представлял собой алюминиевую сферу диаметром 75 сантиметров, в которую поместили 164 килограмма тяжелой воды и 142 килограмма оксида урана, расположив их двумя уровнями вокруг находившегося в центре реактора источника нейтронов. Сам реактор опустили в емкость с водой. Эксперимент проходил в лаборатории Допеля в Лейпциге.
Сначала ученым не удалось зафиксировать заметного увеличения количества нейтронов. Однако, повторив вычисления с учетом поглощения нейтронов алюминием, отделявшим друг от друга слои уранового топлива, они получили цифру, показавшую увеличение числа нейтронов примерно на 100 в секунду. Теперь немецкие ученые, наконец, почувствовали, что находятся на правильном пути. С лета 1941-го до начала 1942 года они верили, что каждый новый день приближает их к заветному успеху. По мере продолжения серии экспериментов в Лейпциге и получения новых данных эта уверенность крепла; ученые стали говорить о решающем успехе, разбирать и шаг за шагом устранять возможные причины прежних ошибок, которые рождали у них ложные надежды. Такое оживление продолжалось до того, как в конце лета профессор Гейзенберг объявил, что новая конфигурация реактора позволит получить нужные результаты даже с применением в качестве вторичного материала алюминия.
«С сентября 1941 года, – позже заявлял Гейзенберг, – мы увидели перед собой путь, ведущий нас к созданию атомной бомбы».
Это было кульминацией развернувшейся на поле немецкой науки широкой дискуссии. Многие физики начали ощущать беспокойство по поводу того, как соотносится с нормами морали работа над урановой программой. В первую очередь этот вопрос не давал покоя таким стоявшим у истоков проекта физикам, как Гейзенберг, фон Вайцзеккер и Фриц Хоутерман.
В конце октября Гейзенберг отправился в Данию, чтобы встретиться с профессором Нильсом Бором и услышать его мнение насчет гуманности работы, которой он занимался. Как метко заметил профессор П. Йенсен, Гейзенберг, этот «жрец» германской теоретической физики, надеялся получить «отпущение грехов» у самого «папы». Гейзенберг спросил своего датского коллегу, имеет ли физик моральное право работать над проблемой создания атомной бомбы во время войны. Бор в свою очередь ответил на вопрос вопросом: является ли, по мнению Гейзенберга, использование процесса деления атомного ядра в военных целях возможным в обозримом будущем? Гейзенберг печально ответил, что теперь считает это возможным. Затем Гейзенберг поинтересовался мнением Бора относительно возможности отказа всеми учеными от создания в своих странах атомных бомб при условии, что и немецкие физики впредь воздержатся от проведения таких работ. К сожалению, он не смог сформулировать свое предложение достаточно четко.