Ядерный Ангел
Шрифт:
Мы выскочили из квартиры, сбежали по лестнице и долго стояли на улице. Я пытался прийти в себя, Тога, по-моему – тоже.
– Нет, Тога, ты скажи мне, что тут творится? – спросил я, когда ко мне вернулась способность говорить. – Мастер говорил, что один портал из четырех ведут прямо в Инферно. Выходит, правду сказал? Что это такое, если не преисподняя?
– Нет, это не ад. Хотя очень похоже. То ли еще будет, Леха.
– Спасибо, утешил, – я поправил перевязь катаны, огляделся по сторонам. – Пойдем, доберемся до рынка, узнаем, что и как. И ночлег поищем, скоро темнеть начнет.
На
Рынок был под стать всему городу. Когда-то это был крытый павильон, но крыша обрушилась, и теперь торговали под открытым небом. Прилавки были расставлены прямо среди куч мусора и обломков кровли. Покупателей почти не было. Продавцы, поголовно молодые крепкие мужики, сначала чуть ли не выбегали из-за своих прилавков, чтобы обратить наше внимание на свой товар, но потом затихли и лишь следили за нами настороженными взглядами. Выбор был скудный – дрова, связки старых книг, предназначенных на топливо, свиные кости, копченое мясо с неприятным запахом, собачьи шкуры, кучки каких-то белесых грибов, черная мелкая картошка, мутный самогон, пустые бутылки, всякий хлам, вроде железного лома или старой алюминиевой посуды. Впрочем, свой настоящий товар эти хитрованы на прилавок не выкладывали.
– Эй, гражданин, – шепнул мне один из торговцев, подросток лет шестнадцати-семнадцати – марафетику надо? Все есть, и цены божеские. Первитин у меня фирменный, крышу сносит в момент. Две дозы за винтовочный патрон, одна за пистолетный. Ливрами не беру.
– А патроны у тебя есть? – спросил я просто так, от фонаря.
– Какие надо? Есть маслята для МР19, G-51, 98К, «Зауэр-95», STG 47, для «Люггера». Или тебя модели поновее интересуют? Есть два цинка бронебойных для «Штурмгевер-037», они только-только в вермахт поступать начали. Но дорого, один 037М за пять обычных идет. Гранаты есть, обычные, электромагнитные и объемные. У меня даже 25-тимиллиметровые снаряды для зенитки есть. Скажи сколько нужно, о цене договоримся.
Я пообещал подумать, и мы двинули дальше. Выйдя из павильона, мы оказались на большой огороженной забором площадке, где торговали автомобилями. Машины были еще те – хлам на хламе, но собравшиеся вокруг них мужики с испитыми лицами, закутанные в уродливые кожухи из собачьих шкур азартно спорили, заглядывали под капоты, рассматривали салоны. Среди покупателей расхаживало несколько вооруженных самозарядными винтовками шуцманов, с пренебрежением посматривавших на суетливых покупателей. Завидев нас, они тут же заинтересовались нашими персонами, проверили пассы и тут же сменили гнев на милость.
– Если гражданин желает купить приличную машину, – заявил мне старший из шуцманов, – то лучше обратиться в салон господина Лисовских. Там тачки поновее и подешевле.
– А эти что туда не идут? – я показал на мужиков, слоняющихся между рядами машин.
– Салон Лисовских только для граждан Рейха, – уточнил шуцман.
– Понятно. Типа апартеид. Ладно, спасибо за инфу.
– Леха, нам очень нужна машина? – спросил Тога, когда полицаи отошли от нас.
– Совсем не нужна. Валим отсюда. Надо ночлег искать.
Мысль была своевременная, тем более что репродуктор у ворот рынка перестал изливать бравурные марши и бодрым мужским голосом сообщил, что через час свободное передвижение поселенцев по Зонненштадту будет ограничено.
– А сейчас последние новости с фронта! –
– Нет, это определенно кошмар, – пробормотал Тога.
– Тога, ты ошибся. Это не «Сталкер». Скорее, «Кин-дза-дза». Пацаки, чатлане, натуральный обмен – спички на бензин, патроны на наркоту. Грязь, вонь, разруха, безумие. Только в фильме все это выглядело смешно. А сейчас… сейчас мне по настоящему страшно.
– Душу травишь, да? – Тога вздохнул. – Что дальше будем делать?
– Ночлег искать.
Мы вышли с рынка под мяукающее пение умопомрачительной малютки Мими Шварц и поплелись по длинной пустынной улице, которая, как нам сообщил прохожий, назвалась Курфюрстеналее. Возле трехэтажного серого здания мы увидели группку детей, окруживших рослого человека лет пятидесяти с окладистой седой бородой. Человек что-то говорил детям, и они улыбались. Это был первый раз, когда мы видели в Зонненштадте улыбающихся детей. Мы с Тогой подождали, когда дети ушли, направились к мужчине.
– Здравствуйте, уважаемые, – поприветствовал нас бородач, – Мы ведь незнакомы, не так ли? Я Виктор Лукошин, свободный поселенец, учитель в этой школе.
– Учитель? – Я протянул бородачу руку, но он почему-то ее не принял, лишь церемонно поклонился. – Это ваши ученики торгуют наркотиками на рынке?
– Печально, но факт. Отнеситесь к этому с пониманием. Люди выживают, как могут. Кто-то продает препараты, кто-то идет в полицию служить. Каждому свое.
– Jedem Das Seine. Фраза на воротах Освенцима. И часто вы ее цитируете?
– Эта фраза была на воротах Бухенвальда, – с грустной улыбкой поправил меня Лукошин. – Я пытаюсь объяснить своим ученикам, что наркотики – это плохо.
– И только-то?
– Вы осуждаете меня? Я не делаю ничего плохого. Употребление наркотиков на территории ЛИСА разрешено законами Рейха и автономии. Я могу говорить только о моральной стороне наркомании.
– Наркотики разрешены законом?
– Погодите, вы поселенец или гражданин?
– Я гражданин Рейха. А мой друг – свободный поселенец.
– Вы не знали? – Учитель с недоумением на меня посмотрел. – Вы не знаете законов Рейха? Как же вы получили гражданство?
– Получил, и все тут. Ладно, нам пора идти… учитель.
– Погодите! – Лукошин внимательно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Тогу. – Мне кажется, нам есть о чем поговорить.
– Не думаю, любезный, – ответил я сухо. – Разве только вы нас поучите чему-нибудь. Вижу, в школе вы весьма успешно учительствуете.
– Школа в Зонненштадте одна на весь дистрикт. Спасибо нашему коменданту, герру Штаубе – это была его идея возродить в городе ландшуле для детей поселенцев. Правда, не все дети ходят в школу, большинству не до учебы. А я в этой школе единственный учитель, – сказал Лукошин. – Преподаю математику, рисование, немецкий язык, основы русского и истории Рейха. В основном математику. Цифры и функции никак не связаны с политикой, поэтому власти Рейха одобряют такую программу для детей поселенцев.