Ядовитое жало
Шрифт:
— Вот что, девочка, — сказал он строго— Я тебе все это устрою. Слышишь? И документы, и железную легенду. Не страшны будут никакие проверки — никто не подкопается, полная безопасность. Но… — Блудливая улыбка скользнула по его губам. — Как говорят — услуга за услугу. Покойный Петр Трофимович брал взятки. Нет, я не осуждаю… Но и я взятку возьму.
— Пожалуйста, — девушка протянула к нему ладонь, на которой лежали бриллианты.
— Ну что ты, Валюша! Грабить дочь друга, такую очаровательную девицу… За кого
Он оглушительно загоготал, облапил девушку, притиснул ее к себе.
В дверь постучали, сперва тихо, затем громче. Ганс быстро подошел, повернул ключ и открыл дверь. В коридоре стоял полицай.
— Что там такое, Филинчук?
— К вам пришли.
Ганс впустил полицая в кабинет,
— Кто?
— Мужчина.
– Назвал себя? Да, Иголка.
— Иголка? — тихо переспросил Ганс. Он несколько рас? терянно оглянулся на девушку и приказал полицаю: — Веди его сюда. Обыскать, отобрать оружие…
Валя точно не слышала этого разговора, сидела за сто? лом грустная, задумчивая.
— Извини, Валюта, — дела, — подошел к ней Ганс. — Сейчас я освобожусь. Но тебе придется постоять в коридоре.
В коридоре было темно. Когда полицай провел какого-то человека, Валя не смогла рассмотреть его, и только в свете, вырвавшемся из приоткрытой двери кабинета, увидела на мгновение его голову и плечи.
Минут десять продержал Ганс Иголку у себя. Голоса их не проникали через обитую клеенкой дверь, и лишь однажды девушка услышала что-то похожее на щелканье пружин тяжелого замка. Наверное, Ганс открывал свой сейф.
Наконец дверь приоткрылась, и Ганс коротко бросил:
— Можешь войти.
У стола стоял стройный, подтянутый мужчина лет двадцати пяти. Он настороженно, с любопытством посмотрел на вошедшую в кабинет девушку и перевел взгляд на шефа.
— Не узнаешь? — весело спросил Ганс.
Тот еще раз остро и озабоченно взглянул на нее.
— Нет. Никогда не видел.
— Плохо смотрел… Это и есть один из тех прилетевших к партизанам парашютистов, о которых ты говорил.
— Нет, те оба мужчины, усатые, —не поверил Иголка.
— Усы можно сбрить, — засмеялся Ганс, подмигнув Вале.
— Что вы… Женщину, ее видно.
— Так ты же издали их видел. И один раз только.
— Все равно… — осклабился Иголка, поняв, что шеф разыгрывает его. — Что я, не разбираюсь?
— Ладно, — меняя тон, сказал Ганс. — Хорошенько глядите, запоминайте лица. Может быть, вам придется встретиться. Чтобы и через пять–десять лет узнали друг друга.
Ганс проводил Иголку и вернулся сияющий.
— Теперь мы, Валечка, гульнем.
— Казимир Карлович… — начала было девушка, но Ганс не дал ей договорить.
— Я все помню, я все сделаю, Валенька. Можешь на меня положиться. Считай, что труба с золотом у тебя в кармане. Учись, старайся, выдвигайся, будь передовым советским человеком — не возбраняется и даже поощряется. Ну,а если кто-нибудь придет от меня… Нет, нет, не сейчас, а в будущем. Мы обо всем детально договоримся. А сейчас… Иди ко мне, поросеночек, я так истосковался по женской ласке.
Валя глянула на стол. Самогона в литровой бутылке заметно убавилось. Значит, Ганс во время беседы с Иголкой успел приложиться к стакану. Она строго сжала губы, но тут же насмешливо улыбнулась.
— Господин Ганс, вы действительно истосковались по женскому обществу? К сожалению, вы не герой моего романа. Да и зачем вам я? Хотите, я познакомлю вас с молодой красивой девушкой? Даже с двумя.
— Хитришь, детка? —Лицо Ганса стало холодным, жестоким. — Напрасно…
— Я говорю правду. Две чудные девушки. Обе русские, беженки. Одна дочь полицая, другая была замужем за итальянским офицером. Они в ужасном положении, работают санитарками в больнице. Представляете?
— В какой больнице?
— Здесь, в Княжполе, где я лежала. Мне их так жаль. Помогите им, Казимир Карлович, подарите что-нибудь из одежды. Они так обносились, просто жалость берет, когда на них смотришь. Такие красивые обе. Куда мне?
— Шлюхи какие-нибудь? — недоверчиво буркнул Ганс.
— Да нет же! Милые, хорошие… Так сложилась судьба.
— Будут ломаться не хуже тебя…
— Ах, Казимир Карлович, они будут рады — такой солидный, имеющий власть человек. Если вы им поможете, будете их защищать… Подождите, у меня, кажется, есть фотография одной.
Морща лоб, Валя порылась в карманах, но ничего не нашла, открыла сумку и, отодвигая пальцами лежащую там бутылку, вытащила фотографию с загнувшимися и потрескавшимися краями.
— Что там у тебя? Гранаты? — спросил Ганс, беря поданную ему фотографию.
— Да, граната — бутылка самогонки–калганивки, — не смутившись, ответила она. — Вы удивлены? Купила в «Забаве». Хотела понести в больницу выпить с девочками. — Грустно покачала головой. — Да, да, Казимир Карлович, я пью понемножку… Что поделаешь? Начала с того дня, когда узнала, что папу повесили… Боюсь, как бы не стать алкоголичкой.
Ганс уже не слушал ее. Он таращил глаза на фотографию. Это был так называемый «интимный» снимок - юная красавица, прикрывая грудь мехом чернобурки, кокетливо демонстрировала свои обнаженные пышные плечи.
— Это — Нина, — сказала Валя. — Итальянец был без ума от нее. Конечно, сейчас она не такая ослепительная. Переживала: итальянца убили под Сталинградом. Но очень–очень привлекательная. А Маша в ином роде — пышка, огромные черные глаза, ямочки на щеках. Вот это уж настоящий поросенок. К тому же прекрасно поет. Сюда удобно их привести? Правда, могут испугаться — гестапо.