Ядовитый полигон
Шрифт:
– Откуда я знаю…
– Не знаешь?… Пусть так. Но ты-то сам куда пойти собирался? Хотел зарезать меня и пойти. Вот я и спрашиваю, куда?
– В село. У меня там дом, мать, отец, жена, сын…
– Значит, ты на ферму идти уже передумал?
– Что мне там делать!
– А что ты там раньше делал?
– Ты не знаешь Пехлевана. Назад он уже не примет. Скажет, что я оставил его без охраны, а он мне свою жизнь доверил. Я же оказался слаб и не смог защитить его. Он не примет меня. Убивать, может быть, и не станет, он не кровожадный, но не простит. А если узнает,
– А ты разве его предал? – удивился я.
– Нет, но… Он посчитает, что предал.
– Значит, он будет не прав, а ты будешь невинной жертвой. Так?
Я неторопливо подводил Илдара к нужному мне выводу, но сделать его он должен был сам, хотя и по моей настойчивой подсказке. Может быть, со связанными руками ему хуже думалось, и потому он не спешил с выводами. А мне затягивать беседу не хотелось. Я искал вариант, могущий вывести меня на Пехлевана, но пока его не видел.
– Почему так? – не понял он, с некоторым трудом воспринимая русские формулировки, хотя русским языком вроде бы владел вполне прилично и говорил с незначительным акцентом.
– Потому что убийство невиновного возлагает на убийцу вину. Или ты со мной не согласен?
– Я виноват, что ты меня захватил. Я был плохим часовым, – справедливо признал он.
Хорошо, когда человек настолько самокритичен. Такие люди не всегда бывают упрямы. Они иногда и вдумчивыми бывают. Плохо, когда человек не понимает других важных вещей. Мне предстояло это ему объяснить. Причем объяснять следовало не простыми словами, а на примерах, доступных горцу.
– И в этом виноват тоже Пехлеван.
Моя категоричность действовала на пленника, я видел это. Я никогда не занимался гипнозом, но наблюдал за сеансами, которые проводили профессионалы, и старался повторять те же нотки в голосе.
– Как так?
– Я, когда был командиром взвода, никогда не посылал на ответственный пост молодого солдата. Просто потому, что солдата необходимо прежде подготовить, а потом ставить ему серьезную задачу. Пехлеван не подготовил тебя как следует, но выставил на пост. Значит, сам Пехлеван как твой командир и виноват. Но и это не главное.
Он не задал по поводу моего утверждения никакого вопроса, и уже по одному этому я понял, что сильно озадачил парня. Но я хотел озадачить его еще сильнее и потому продолжил:
– Главное в том, что, даже если бы Пехлеван постарался подготовить тебя, толку в любом случае было бы мало. Он, во-первых, сам слишком плохо подготовлен и ничему научить не может.
– Он был знаменитым борцом, поэтому его и зовут Пехлеван! – Авторитет Нажмутдинова все еще висел над Илдаром театральной люстрой, готовой свалиться в зал, и от этого он чувствовал себя неуютно при любой критике в адрес своего командира.
– А он что, должен был тебя борьбе учить? Или военному делу? Это совершенно разные вещи. Если бы он тебя учил борьбе и выпустил потом на ковер, все было бы ничего. Но как можно научить тому, чего сам не знаешь? Он не должен был выставлять тебя против профессионала. Ты ни при каких условиях не смог бы противостоять мне, даже если бы нашел меня на своем пути связанного, как ты сейчас. Ну разве что у меня и ноги были бы связаны, может быть, ты какое-то время еще сумел бы сопротивляться…
– Почему? – не согласился пленник. – Я тоже не самый плохой воин.
– В любом случае ты не профессионал. Последнему может противостоять только профессионал. Спецназовцу ГРУ ни ты, ни Пехлеван ничего противопоставить не сможете. Даже в «рукопашке».
Илдар заинтересовался, хотя в его голосе отчетливо слышалось недоверие.
– Ты смог бы победить Пехлевана в схватке один на один?
– Я просто сделал бы его инвалидом. Меньше, чем за минуту.
Я не шутил и не хвастался понапрасну. Я знаю силу своих пальцев, как ее не знает никто другой. И пусть кисть у Шахмардана Саламовича тоже сильная, она выдержит, но другие мышцы силу моих пальцев выдержать не смогут. Тем более горло, до которого я всегда могу добраться за счет своей быстроты. Все же я намного моложе и легче килограммов на тридцать. И я тренирован. Пусть моему пленнику в это не верится, при необходимости я смогу доказать свою правоту.
Но Илдар, хотя и видел, как мы состязались час назад с майором, мне не поверил и усмехнулся. Это он зря.
– И тебя, может быть, этим спасу, – сказал я.
– Это как?
– Захочет Пехлеван тебя убить, а ты ему скажешь, что я тебя прислал, чтобы вызвать его на схватку. Один на один. Ты же говоришь, что он мужчина достойный. Если достойный, то согласится. Но это ты придержи на крайний случай. Может, обойдется и так, а я еще успею кое-какие дела сделать. Мне к обстановке присмотреться нужно. Пока не все могу понять. Хотя ты, наверное, можешь мне помочь и кое-что подсказать.
– Извини, Самовар, я тебя не понял. Ты что, раздумал меня расстреливать? – Илдар, кажется, был сильно удивлен. Он все, о чем мы сейчас говорили, похоже, воспринимал как какие-то гипотетические рассуждения.
– Какой дурак тебе сказал, что я собирался тебя расстрелять?
– Подполковник говорил. Сказал, ты отомстить хочешь. И майор говорил.
– А зачем майор тебе нож дал? – прозвучал мой естественный вопрос.
– Ногти чистить, – съехидничал пленник.
Меня обрадовало то, что он не сказал, будто майор не давал ему ножа. И ответ его выглядел непроизвольным – по крайней мере, не настолько хитроумным, чтобы подумать, будто он умышленно натравливает меня на майора.
– Ладно, оставим этот вопрос, как говорится, «на потом». Так ты сам из этих мест, из села за фермой?
– Из этих, – согласился Илдар.
По тону его голоса я начал догадываться, что мой пленник начал приходить в себя и окончательно осознал, что я не намерен его расстреливать. От этого он стал смелее и наглее.
– А Пехлеван?
– Из нашего района, но из другого села. Он, правда, молодым уехал. В Махачкале жил. Потом вернулся. Детей тренировал, когда сам выступать перестал. В сельской спортшколе.