Ягодка опять
Шрифт:
— Вот как? И кем же?
Разгибаюсь и поворачиваюсь. Почти не изменился. Разве только щеки округлились и живот стал более заметен. Явно о диетах, которыми я пыталась обуздывать его вес, и думать забыл.
— Гувернанткой.
На лице появляется недоверчивая улыбка.
— Правда что ли?
— Правда. Иван — мой воспитанник.
— Совсем ума лишилась.
— Почему?
— Не могла что-то еще придумать что ли? Чего позоришь-то меня перед людьми?
— Каким это образом? А-а-а… — до меня доходит.
Как оставить меня по-тихому без средств к существованию — это нормально. А вот то, что об этом узнают, будут судачить —
— Ты немедленно уволишься.
Стряхиваю его руку.
— Оставь меня в покое, Игорь.
Снова хватает — уже двумя руками за плечи и даже как-то встряхивает. И вдруг вскрикивает в полный голос. Я совершенно напрасно забыла о том, что стоим мы недалеко от конуры Шарика-Бобика, а поводок у него достаточно длинный. Лаять мой пес на обидчика своей хозяйки не стал, а просто подошел и прикусил ему щиколотку. Игорь орет и матерится. Из домика у ворот тут же выскакивает Слава, а следом за ним высовывается полуодетая Маша. Из-за угла дома к нам мчится Юра, за ним поспешают Евгений Васильевич и обе дамы. Последним с вытаращенными глазами скачет Ванька. Бли-и-ин!
— Фу, Шарик-Бобик! Фу! Плюнь! Плюнь немедленно!
— Фу, Шарик-Бобик! — это уже Иван.
— Я же говорила вам, Евгений Васильевич, миленький, что его в живодерню сдать надо, только заразу в дом занесет… — от своего домика кричит Маша.
Как интересно! Оказывается она уже не только о моей судьбе, но и о перспективах существования Шарика-Бобика позаботиться успела!
— Фу! — кричат все присутствующие, а Юра хватает пса за ошейник.
Шарик-Бобик смотрит вопросительно. Сначала на меня, потом на Ваню — ведь именно нас он считает своими главными хозяевами. Ну и Славу, конечно, ведь это он его теперь кормит…
— Фу! — энергически подтверждаем мы едва ли не хором, и Шарик-Бобик наконец-то выпускает лодыжку Игоря из своей здоровенной пасти.
Мой бывший муж тут же хватается за ногу. Юра же оттаскивает прочь моего непутевого защитника. Что теперь с нами будет?
Брючина на пострадавшей ноге у Игоря порвана и обслюнявлена. Но серьезных повреждений нет. Это мы устанавливаем уже в доме, куда пострадавший спешно доставлен под неумолчные причитания его жены. Синяк, скорее всего, будет, но даже кожа не прокушена. Скорее как-то промята: на порозовевшей волосатой лодыжке Игоря отчетливо видны малиновые вмятины — следы собачьих зубов.
— Он что у вас бешеный? — голосит блондинка, на которую сменял меня Игорь.
Хозяева неловко мнутся. Один Иван встает на защиту пса грудью.
— И ничего он не бешеный. Просто наверно что-то не так понял. Или запах какой-то неправильный. У вас кошек в доме нет?
— Нету у нас никаких кошек! А ваш пес…
— Просто защищал меня.
Все поворачиваются в мою сторону. На лицах моих хозяев вопрос. Игорь смотрит зло, его блондинка так, что если бы взглядом можно было убить, я бы уже лежала на полу приблизительно в том виде, как тот мужик с дач. Фу! Ну чего вспомнила? Опять замутило только… Объяснять что бы то ни было нет никакого желания, но если я хочу защитить Шарика-Бобика, то придется.
— Дело в том, что мой бывший муж позволил себе слишком резкий тон в разговоре со мной. И пес среагировал на это так, как умеет.
— Ваш бывший?.. — Евгений
Пожимаю плечами и отворачиваюсь. Фамилию-то я после развода сменила. Не остановило меня даже то, что после пришлось менять все документы. Так что теперь ношу свою девичью — Романова.
— Надежда Николаевна, наверно, вам с Ваней лучше подняться наверх, в его комнату.
— Я есть хочу!
— Тогда пойдем, дружок, на кухню. Посмотрим, что у нас там есть вкусненького.
— Там кексы еще должны остаться. Мы же много испекли.
— Конечно остались. Значит кекс с молоком.
— Круто!
Блин.
Оставляем за спиной напряженное молчание. Уходя ловлю на себе взгляд Маши. В нем жгучее любопытство прирожденной сплетницы круто замешано на злорадстве. Оказывается меня мужик-то броси-и-ил!.. И какой! Богатый, вон — на машине с шофером приехал. Старую жену бросил, а к молодой ушел. И ребеночек у них уже того гляди родится. А ты, дура, в прислугах теперь! Конечно, все эти Машины мысли я себе придумываю, но они так явственно написаны на ее красивом эмоциональном лице, что вряд ли в содержании я ошиблась. Разве только в подборе слов…
В кухне то, что происходит в гостиной, не слышно совсем. Очень надеюсь на то, что мой работодатель окажется человеком разумным и, главное, добрым. А значит, Шарику-Бобику ничего не грозит. Интересно, о чем они там сейчас говорят? Невольно начинаю смещаться в сторону коридора.
— Подслушиваешь?
Смущаюсь страшно.
— Подслушивать, Вань, нехорошо, ты же знаешь.
— Зато здорово полезно. Пошли. Мы недолго. Только узнаем, что они там про Шарика-Бобика надумали и все.
Качаю головой пораженная до глубины души — ну что за ребенок! Как просто ему удалось меня уговорить! Крадемся, но вскоре понимаем, что совершенно зря. И гости, и хозяева уже вышли из дома. Из окна кухни, в которую возвращаемся, видим, как Игорь со своей новой женой садятся в машину и отбывают. А вскоре после этого на кухню приходит мой хозяин.
— Вы его не пристрелите?
Вздергивает брови так высоко на лоб, что они скрываются под челкой.
— Кого? Вашего бывшего мужа?
Невольно смеюсь.
— Нет. Шарика-Бобика. Вы же говорили, что пристрелите если он…
Хохочет.
— О Господи! Нет, никого я не буду стрелять. Чего вы придумали? Просто расскажите мне… — смотрит на Ивана. — Нет, потом.
— Я могу и выйти, — вредным тоном возвещает мальчишка и, прихватив стакан с молоком и кекс, удаляется прочь.
Почти не сомневаюсь, что будет подслушивать, но выдавать его не хочу.
— Что там было-то на самом деле?
— Он взял меня за плечи и немного встряхнул. Все.
— Причина?
— Хотел, чтобы я уволилась. Не греет его мысль, что кто-то из его знакомых узнает — бывшая жена господина Вербицкого вынуждена пойти в прислуги.
— Понятно. Ладно. Не берите в голову. Будем просто считать инцидент исчерпанным.
Еще раз окидывает меня взглядом. Видимо уже не как известную ему Надежду Николаевну Романову, а в новом статусе — как бывшую жену крупного магната Игоря Вербицкого. Ну да. Вот такая я. Немолодая. Уже некрасивая. Никем, кроме моих детей и, наверно, Шарика-Бобика нелюбимая. Никому не нужная и ничего из себя не представляющая… Сплошное «не»… Но Евгений Васильевич, кажется, думает иначе. Уже уходя ворчит себе под нос.