Ягодка опять

Стрельникова Александра

— Ты даже не представляешь себе, что я пережила. Из-за Даньки, из-за тебя…

— Так было надо.

Черт! И этот туда же!

— Но почему? Зачем?..

— Этой истории уже много лет. Моя жена… Бывшая жена… — смотрит со значением и продолжает. — Я бы действительно развелся с ней уже давно, если бы…

— Если бы не гора трупов…

— Надь, ну ты-то не такая дура, как Наташка. Это она вбила себе в голову, что если уничтожит вокруг меня всех женщин, то я навек останусь с ней. Чушь. Я оставался с ней совсем по другой причине.

— Из-за чувства вины?

— Поняла, да?

Киваю

и, чтобы спрятать от него лицо, отворачиваюсь к плите и принимаюсь варить еще одну порцию кофе. А заодно ставлю на огонь большую сковородку. Я, в отличие от моего любовника, есть уже очень хочу.

— После той аварии, когда она чуть не умерла — врачи чудом вытащили, я себе места не находил. Как гляну на нее… Или на Димку, бедолагу. Я был тогда очень усталым — ехали издалека. Не заснул за рулем, нет, но если бы не эта чертова усталость, наверно, мог бы среагировать быстрее, резче и адекватнее. А так тот камазист, которого Наташка при тебе упоминала, нашу машину просто в узел завязал.

Даже руками всплескиваю, поворачиваясь к нему.

— Глупости! Ни в чем ты не виноват, Саш. Ты… Ты просто дурак какой-то. Столько лет себя терзать! Кому от этого легче?..

— Ты бы меня простила?

— Ну конечно, простила. Когда женщина любит, то может простить все…

Думаю о Даньке и о том, как повел себя Саша в пионерском лагере. И сразу мрачнею. Боль он мне тогда причинил колоссальную… Теперь-то понятно — небось, уже тогда Гошу подозревал, но все равно… Я снова отворачиваюсь к плите, снова прячусь. Внезапно его руки обнимают меня.

— Тогда прости меня, Надь! За все.

— Так уверен, что люблю?

— Да. То есть нет. То есть… Надь, иди к черту. Не умею я на эти бабские темы говорить — люблю, не люблю. Я за вас с Данькой жизнь отдам, а ты со своими глупостями…

— Уже отдал. У меня на глазах. Седых волос мне сколько прибавил!

— Нету у тебя никаких седых волос, не ври. Это вот у меня вся башка седая…

Вырываюсь из его объятий. Вздыхает и вновь отходит в сторону.

— Так зачем был нужен этот спектакль?

— Из-за покушений на меня. Кто-то очень хотел меня убить, а кто именно, никак не удавалось вычислить. Про Наташу я в этом смысле и не думал. Был уверен, что все пропавшие и погибшие женщины — Нина, Оля, потом Таня, Маша и Юлька — дело рук Димы.

— Они все… Ты любил их?

— Нину — очень. Ушел бы к ней, если бы… Если бы сумел ее сберечь. Оля… С Олей мне просто легко было. Приятно и легко… Маша и Таня — просто случайные связи, которые закончились для этих девчонок так страшно. Юлька забеременела… Как ты… Только…

— Я знаю. Можешь не продолжать.

Молчит. Потом:

— Спасибо. Мне было бы трудно говорить об этом… — повисает пауза, а потом продолжает уже другим, куда более деловитым тоном. — Что только не предпринимали, чтобы Димку под контролем держать, а он все равно раз за разом ускользал. Скольким я людям жизнь сломал, увольняя с волчьим билетом. Гневался, что не уследили они за маньяком… Теперь-то стало понятно, что Димке в этих побегах профессионально помогали те, кому моя жена платила. Его увозили из больницы, по всей видимости, вкалывали сильное снотворное и клали возле очередного трупа. А когда он приходил в себя и видел весь ужас вокруг, появлялась Наташка

и рассказывала ему, что это он все сделал. С подробностями.

— Но ведь меня-то совершенно точно Дима похитил…

Пожимает плечами:

— Если даже совершенно нормальному человеку постоянно вдалбливать в голову, что он убийца, он и то поверит. А тут совершенно больной мальчик. Вошел, видно, в роль… Да и, судя по всему, подтолкнули его к этому в очередной раз… Так вот… Решение, как именно можно вычислить людей, которые хотят отправить меня на тот свет, пришло случайно. Благодаря твоей подруге Любе. Собственно, это была ее идея. Все началось с того, что она в кругу своих приятелей по прежней службе в ФСО несколько раз очень крепко меня приложила. Надо полагать, из-за того, как я с тобой себя вел.

Киваю. Любка могла. У нее приложить кого-то не заржавеет.

— Ну и после к ней подошел Георгий Малютин и стал настойчиво приглашать вернуться на службу. Причем непосредственно в мою охрану. Она вернулась… А тут история с тобой, когда тебе сначала угрожали, а потом подсунули результаты липовой генетической экспертизы. Любовь Михайловна начала прислушиваться и присматриваться, сложила два и два и получила закономерную цифру 4. А потом решила не мудрствовать и просто пришла со своими выводами ко мне. Я и раньше подозревал, что покушения на меня стали возможны только из-за того, что кто-то из моей собственной охраны принимает в них непосредственное участие. Но кто? Георгию я верил, как себе. Столько лет вместе. Тянул его за собой с самого начала своей карьеры. Как только дорос до того уровня, когда мне охрана нужна стала. Времена-то у нас в стране разные были… Мы с твоей подругой покумекали, составили план. Любовь Михайловна продолжила играть свою роль. Роль женщины, которая сначала возненавидела меня всей душой за то, что я сделал с ее подругой. А после возненавидела и подругу, которая оказалась «коварной изменщицей». Чтобы придать достоверности ее эмоциям, пустили слух, что она на самом деле лесбиянка и в тебя влюблена. А ты ей меня предпочла, хоть я и распоследняя гнида…

— Ну вы даете!.. И Любка пошла на это?

Пожимает плечами и улыбается.

— Она у тебя молодец. Карьеру сделает блистательную.

И я даже знаю, кто именно ей в этом поможет… Что ж с этим ясно. Размышляю, а сама наливаю кофе и кладу себе на тарелку половинку как раз зажарившегося грандиозного омлета — традиционного доедального. В него я покрошила большую часть нарезанной вчера, но не съеденной колбасы и копченостей, зелень опять-таки со вчерашнего праздничного стола, помидоры, которые уже стали заветриваться, сыр. Вкуснота. И пахнет так, что вижу: Саша, который, вроде как, по утрам ничего не ест, начинает подозрительно активно принюхиваться.

— У тебя в тарелке только половинка. А кому вторая?

— А ты как думаешь?

Улыбается.

— Тогда можно?..

То-то. А то — не ем, не ем… Понятно, что рассказ свой продолжает только после того, как отправляет в рот последний кусочек.

— На актерство Любови Михайловны клюнули. На нее, я так понимаю, и внимание-то обратили тогда, с самого начала, именно потому, что она меня последними словами обкладывала. Мои враги строили свои планы, мы свои. Все сошлось в том доме на Домбае.