Якутия
Шрифт:
– Мне бы жиздры, - нерешительно проговорил Софрон.
– На здоровье!
– обрадовался Саха.
– Только смотрите! Вам сегодня лететь! А завтра придется трудно. Поэтому пейте. И танцуйте! Но будьте осторожны! Вот так! На-на!
– Перестань верещать, - грубо сказал Головко.
– Да будет вам...
– обиженно буркнул Павел Амадей Саха.
– Глупая у вас, дурацкая, сытая реальность, - злобно проговорил Головко.
– Вы, гады, продали все наши алмазы и кайфуете тут, а мы мерзнем и воюем. Ничего - если мы победим, конец вам. Закончится ваше солнце и всякие интегральные прятки глухих старичков!
– Слепоглухонемых старичков, - поправил Жукаускас.
– Какая разница?! Они
– Да!
– крикнул Софрон.
– Да вы что?..
– пораженно сказал Павел Амадей Саха.
– Я вообще художник и поэт, при чем тут я?
– Какой ты там поэт!..
– мрачно воскликнул Абрам, допивая свое пиво.
– Ну, прочти свое стихотворение.
– Ну, хорошо, - сказал Саха.
– Пук-пук.
– Это что, стихотворение?
– Да.
Головко хлопнул себя рукой по ноге и громко рассмеялся, так что даже брюнетка в красном лифчике обернулась на него.
– Такое стихотворение и я могу написать: пись-пись.
– Ну и что?
– спросил Саха.
– Разве смысл творчества в единичности, уникальности данного произведения искусства? Это ведь как раз уже было неоднократно, такой подход давно устарел. Сейчас существует другое письмо, основанное на расхожести, тривиальности, глупости и безличности. Стих, который я вам сказал, есть истинно смиренное творение: он даже не является текстом, даже не заставляет обратить на себя внимания, даже не позволяет подумать о себе, как об искусстве. Такой стих есть пример стремления к абсолютной незаданности, несмоделированности, контрдетерминизму, чего, кстати, всегда и добивалось истинное искусство. Если дадаисты, культивируя всяческую дребедень, были забавны и смешны, то этот стих настолько глуп, что не может быть ни смешным, ни забавным. Вообще, в искусстве ведь главное не искусство, а его понимание, поэтому правильное понимание этого недо-текста и является его до-сотворением воспринимающим индивидом, даже если этот индивид и не воспринял его, - и прежде всего, когда он не воспринял его. Всегда, конечно, остается аргумент, что это просто-напросто лишено таланта, бездарно, но вопрос о таланте также уже давно не входит в парадигму современного искусства. Еще отец Шри Ауробиндо убедительно нам показал, что талант можно просто развить, и что каждое гениальное, либо талантливое озарение, рождающее искусство, есть всего лишь один из духовных уровней, кстати, далеко не самый высший. Да и задача-то заключается в низведении света вниз, а не в достижении уже неоднократно достигнутых эмпиреев. В этом смысле мой <пук-пук> есть духовный фонарь, освещающий бездны бессознательного и животного, своего рода искра божественного, вспыхивающая астральным огнем в мрачных глубинах метафизического подполья.
– А мой <пись-пись> - это, наверное, ангельский луч, озаряющий бренные ужасы физиологического ада? Так, что ли?
– насмешливо спросил Головко.
– Почему бы и нет, - гордо сказал Павел Амадей Саха.
– Важно ведь не то, что вы создали, а как вы это назвали. Предположим, если вы говорите, что <пись-пись> - это космическая ракета, летящая к Венере, то это так и будет.
– А если я скажу, что <пись-пись> - это алмаз?
– Значит, это алмаз.
– Ну и где же этот алмаз?!
– возмущенно воскликнул Головко.
Павел Амадей Саха посмотрел по сторонам и начал прикладывать палец к губам, строя при этом противные рожи.
– Тихо...
– сказал он.
– Они действительно кончились, но это тайна.
Софрон Жукаускас резко допил свою жиздру.
– Вы что же, в самом деле продали все наши алмазы?!
– пропищал он.
– А <Удачное>?
– В <Удачном> больше нет ничего...
– грустно пробормотал Саха.
– Нигде нет. Мы, конечно, вложили деньги в оборот, но на мой взгляд это ничего не даст. Отключат систему обогрева, и все.
– И что?
– спросил Жукаускас.
– Будет зима, тайга, чахлость и грязь.
– Но куда же все это может деться, ведь уже все построено, небоскребы, бары, коктейли?..
– Вы преувеличиваете...
– проговорил Саха.
– Они только такими выглядят. Все ведь меняется, все под Богом ходим...
– Или рядом с Богом, - сказал Головко.
– Или вокруг, да около Бога. И все это может лопнуть, словно пшик, улетучиться, как мираж, видение, или дурацкая греза. Одна минута, и все есть сон. Или бред. Разве вы не видите, какой же это все бред? Вот почему я член ЛРДПЯ. Вот почему я хочу прорыть реальный тоннель в Америку, чтобы вся Якутия целиком поддержала наш прорыв, и словно черная дыра, втянула бы в себя все богатство Запада и Севера! Только бы успеть!
– У вас же был какой-то другой план?
– сказал Софрон.
– Вы говорили, что лучше рассчитывать на мирненские связи...
– Мой милый...
– горестно произнес Саха, - ничего не известно... По крайней мере, у вас там настоящая жизнь, борьба, коммунисты. А у нас - вы видите, что. Жареные мамонты и вечное киви. Этот Мирный должен погибнуть! Но я хочу, чтобы его жертва не была напрасной. Чтобы Якутия очистилась и возродилась через это. Чтобы ЛРДПЯ победила! И чтобы был рублейчик, а не рубляшник.
– Ага!..
– злорадно сказал Головко.
– Кажется я понимаю, почему к вам везли жэ. По-моему, вы просто даете всем гражданам жэ через водопровод, или через гамбургер, и они видят эти великолепные пальмы, небоскребы и разнообразную горчицу. Уж меня не обманешь!
– А хрен его знает, - недоуменно проговорил Павел Амадей.
– Я думаю, вряд ли. За жэ у нас сажают пожизненно. Кстати, не желаете? Довольно-таки неплохая штучка, и я думаю, в этом баре можно достать...
– Ну уж нет!
– отрезал Абрам Головко.
– Как хотите. Вообще, мне кажется, это скорее заговор. Кому-то это выгодно, наверное, в Америке. Они, возможно, исследуют советско-депскую психологию, завалив нас авокадо и усыпив бдительность. Половина из нас, по всей видимости, роботы, и они-то передают всякие сигналы за океан. А там готовят вторжение. Подбавят авокадо, вооружат еще больше тунгусов, и приберут нашу Якутию к своим рукам.
– Вы так думаете?!
– возмутился Головко.
– А почему бы и нет?!
– Тогда надо воевать, сражаться, разбить янки и отстоять Якутию, - вмешался Софрон, показав половому у стойки, что он хочет еще жиздры.
– Надо выявить здесь всех роботов и демонтировать их. А еще лучше, перепрограммировать на нашу сторону. Вот об этом мы и доложим Дробахе!
– Как только вы прибудете в Якутск, - сказал Павел Амадей Саха, - действительно доложите Павлу Дробахе все то, что я вам сказал. И дальше мы уж будем действовать сообща. А я ему передам, что вас отправил. Уажау?
Софрон Жукаускас залпом выпил свою жиздру, встал и вдруг стукнул кулаком по столу.
– Знаете, что?!
– крикнул он так, что танцующая шатенка в желтых колготках обернулась.
– Я не верю во всю эту чушь, жэ, зэ. Какая разница?! Вот я вижу жиздру, я пью жиздру, и это реально. А вы говорите - какие-то роботы, американцы... Ел я вашего жеребца, и никуда он не сгинул. Я верю в этот мир! Я верю в Мирный! И Якутия будет такой безо всяких богов!!! Понятно? А сейчас я буду танцевать и отдыхать, ибо завтра мы летим в Алдан, где творится неизвестно что, но мы будем следовать своей задаче во что бы то ни стало. Изыдите, все сомневающиеся, уйдите, все паникующие, отойдите, все неверующие. Надо просто идти своим путем и пить все то, что тебе предложат. Вот так вот. Понятненько?