Якви
Шрифт:
Наступило время, когда Монтес заметил, что Якви перестал обращать свое лицо к северу,– стране, которую ему уже не суждено было увидеть. Он не отдавался больше бесплодным мечтам. Он знал, что его жена и ребенок умерли. Так как что-то умерло в его душе, и он стал слышать странные, тихие голоса. Он прислушивался к ним, и кровь его закипала. Он работал и ждал.
Ночью, в густо набитом грязном шалаше, куда легко проникала сырость тропических рос и где вокруг него были только безмолвные распростертые тела измученных индейцев, он лежал с открытыми глазами и ждал целыми часами, пока, наконец, беспокойный сон не овладевал им. Днем, на полях генеквена, где раскаленный ветер кружился среди деревьев, слушая стоны разбитых, изнемогающих товарищей, он ждал с терпением, свойственным якви.
Он видел, как били плетьми и морили голодом его людей. Он видел, как, измученные, сжигаемые палящими лучами солнца, они теряли последние силы, умирали под огромными генеквенами, а их трупы бросали в канавы с жидкой известью. Один за другим они погибали, и новые пленники занимали их места. Якви узнавал индейцев других племен. Но они не узнавали его. Он сильно изменился. От него остался один остов прежнего вождя якви. Он не рассказывал новичкам о пытке, ожидавшей их. Казалось, он был немой. Он только ждал, и, чем ужаснее становились страдания его друзей, пламя ненависти с каждым днем все ярче разгоралось в нем. Он видел, как они умирали, и как начинали гибнуть новые товарищи. Они были обречены. Их будут подгонять плетьми до тех пор, пока они не свалятся с ног. Тогда другие займут их места, и, наконец, не останется больше ни одного якви. Солнце его народа зашло.
Якви и их товарищи по работе имели один день отдыха. Но и тогда они не были свободны. Постоянно их окружали солдаты и надсмотрщики. В воскресенье происходил бой быков в одном из огромных коралей асиенды. В этот день Якви исполнял еще добавочную работу. Монтес заметил, что индеец всегда с нетерпением ожидал этого дня. Сын старого дона, лейтенант Пирец, приезжал из города, чтобы присутствовать при бое быков. И в мрачной душе Якви укреплялись терпение и надежда.
Якви помогал убирать с арены издыхающих лошадей с распоротыми животами и засыпал песком свежие кровавые пятна. Часто Монтес замечал, что индеец смотрит на переполненные места для зрителей, откуда седой старик дон Санчо и его семья наблюдали зрелище. Там сидели красивые, темноглазые женщины с белым кружевом, наброшенным на волосы. Лейтенант Пирец склонялся к сеньорите. Индеец наблюдал за нею со странным, напряженным вниманием. Казалось, ее не трогали усилия пикадоров разъярить быка для вооруженного шпагой матадора. Когда он появился, сеньорита оживилась. Но только кровь, окрасившая сияющее лезвие, заставила ее обнаружить всю страстность своей натуры.
Наконец Якви перевел взгляд на темное надменное лицо молодого Пиреца. Монтес видел, как преобразился в этот момент облик вождя-великана… Когда Якви отвернулся, разве он не прочел в красном зареве вечернего солнца, в красном блеске окровавленного песка обещания о возмездии? Монтес понял, что, если Якви проживет еще некоторое время, произойдет то, что он давно предчувствовал. А смерть, очевидно, была далека от индейца. Суровая пустыня закалила его жизненные силы. А в его глазах навсегда запечатлелся грубый толчок Пиреца, разлучившего его с женою и ребенком.
В последнее время сеньорита стала обращать больше внимания на Монтеса. Над серьезным, смиренным поклонником она только подсмеивалась; но к властному, пылкому мужчине, ухаживание которого начинало принимать какой-то загадочный характер, она не могла остаться равнодушной. Это не охладило страсти Монтеса, но произвело в нем какую-то неуловимую перемену.
Монтес жил в Мериде, где все богатые плантаторы имели городские особняки. Требовалось немного времени, чтобы верхом доехать отсюда до асиенд обоих интересовавших его семейств. В последнее время у него вошло в привычку после посещения полей генеквена, в первые теплые часы на склоне дня, заходить к сеньорите Мендоса. Раньше его визиты официально принимались донной Изабеллой, но с недавних пор она, не нарушая дневного отдыха, стала оставлять его вдвоем с Долорес. Монтес понял значение этого – будущая судьба Долорес была решена, и теперь не было опасности оставлять ее одну. Но Монтес держался той теории, что будущее девушки полно неожиданностей.
Городской дом Мендоса находился в аристократическом предместье Мериды. Улицы сияли белизной, дома были белы, уроженки Юкатана носили белые одежды, и Монтесу всегда казалось, что белое солнце освещало ослепительный город. Но были и черные тени на белизне Мериды, и страдания рабов-якви было одной из них. Дом Мендоса был построен на деньги, полученные с полей генеквена. Он стоял на высоком холме – величественное белое здание, обращенное фасадом в цветущий сад, где белые колонны и статуи сверкали среди зелени пальм и беседок, увитых красными розами. При входе по обе стороны широкой, выложенной плитой аллеи возвышалось по огромному генеквену.
В этот день семья находилась в городе, и Монтес надеялся, что сеньорита поджидает его. Он с удовольствием сознавал, что сравнение наружности его и Пиреца не могло быть в пользу последнего. Рядом с ним офицер казался слишком смуглым, низкорослым юнцом. Но Монтес не увидел белой фигурки девушки, и это больно укололо его.
День был жаркий. Пока он поднимался по высокой каменной лестнице, у него на лице выступил пот, и его охватило уныние. Монтес чувствовал прилив энергии только в самые утренние ранние часы. Климат действовал угнетающе на нервную систему. Неудивительно, что слуги и господа проводили во сне самые жаркие часы дня. Перейдя широкий каменный двор и просторные наружные сени, Монтес через темную, мрачную гостиную, прошел в патио [2] .
2
Патио – внутренний двор.
Здесь царило изобилие трав, цветов и пальм, огромных спокойных папоротников и вьющихся лоз. И тут не было прохладно, но все же было тенисто, и воздух был влажен. Только мягкий звук падающей воды и жужжание пчел нарушали тишину. Патио утопал в сладких ароматах, утонченных и опьяняющих, наполняющих воздух до того, что трудно было дышать. В увитой розами беседке в гамаке спала сеньорита Мендоса.
Монтес бесшумными шагами подошел к гамаку и остановился, глядя на нее. Долорес Мендоса немногим напоминала уроженку Юкатана. Она была блондинкой с почти золотыми волосами. Лицо было овальное, как у большинства людей ее класса, но светлое, а подбородок, хотя это и не умаляло ее очарования, был резко очерчен.
Монтес смотрел на нее до тех пор, пока не почувствовал горечь возмущения. Ее красота наполняла радостью сердце мужчины. Однако не все в ней гармонировало с ее внешностью. Если он долго будет так смотреть на нее, он потеряет рассудок. Она была не для него. Поэтому, сорвав красную розу, он с улыбкой стал водить ею по губам Долорес. Сеньорита открыла глаза и с удивлением взглянула на Монтеса. Казалось, глаза ее должны были быть синими, но они были карими: они были загадочны, как глаза кошки – сонные и томные, ясные и нежные. Монтес вдруг почувствовал себя уверенно.
– А, сеньор Монтес! – сказала она.– Вы застали меня спящей? Вы давно здесь?
– Мне кажется, уже давно,– ответил он, садясь на скамью возле гамака.– Глядя на вас, спящую, я забыл о времени. Но увы! Время летит – и вы проснулись.
Долорес засмеялась. У нее были красивые белые зубы, которые, казалось, могли кусать и доставлять ей этим наслаждение. Улыбка придала ей новое очарование.
– Сэр, можно подумать, что я больше нравлюсь вам спящей.
– Конечно. Вы всегда прекрасны, Долорес. Но сон преображает вас; вы кажетесь правдивее. Теперь вы снова Долорес Мендоса.